Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн

Тактика Макензена, столь часто испытанная на многих фронтах той войны, терпела неудачу там, где имелись множественные и протяженные линии глубоко эшелонированной обороны и происходило быстрое развертывание резервов сразу же после прорыва. Но русские генералы продолжали удерживать передовые позиции, вместо того чтобы укреплять оборону в глубоком тылу. При неизбежном отступлении приходилось отодвигаться на плохо подготовленные позиции. В результате оставалось все меньше людей, которые доживали до отступления. Макензен просто стирал в пыль целые армии – его войска безудержно продвигались вперед в ключевых сражениях.

Карта 5. Линии фронта в Восточной Европе. 1915 год

Армия Буга одержала победу у Хрубешува 8 (21) июля и у Хелма 19 июля (1 августа). 4-я и 9-я армии добились успеха у Красностава 9 (22) июля и у Люблина 23 июля (5 августа) [Ростунов 1976: 256-257]. Некоторые действия приводили к огромным потерям: пленными (15 000 человек за день в сражении при Красноставе), но большей частью – убитыми и ранеными. К концу июля, примерно через месяц после того, как клещи Макензена сместились к северу, сражавшиеся с ним русские армии потеряли 180 000 человек [Stone 1999 (1975): 178]. Макензен, чьи войска были разгромлены при отступлении в самом первом бою той войны при Гумбиннене, теперь получал возможность добиться реванша. Единственным недостатком его тактики, который впоследствии приобрел большое значение, оказалась медлительность.

Отступление из Польши

Войска, которые должны были образовать вторую половину «клещей», были направлены из Восточной Пруссии. Немецкая 12-я армия во главе с генералом Максом фон Гальвицем ударила в самое подбрюшье 1-й и 12-й русских армий 30 июня (13 июля) возле Прасныша. Еще раз командование русских попыталось удержать передовые позиции, и снова тщетно. Взаимодействие между двумя русскими ариями было налажено плохо, они соперничали друг с другом за пополнения и полагали, что безрассудная храбрость может принести победу. Командующий 1-й армией генерал Литвинов приказал «категорически, чтобы все войска удерживали рубежи». У артиллеристов 1-й армии было меньше боеприпасов, чем у частей в Горлице, патроны заканчивались, тысячи пехотинцев нуждались в ружьях [Ростунов 1976: 258]. Большинство погибло, скорчившись в окопах, а еще 24 000 вскоре попали в плен. Через четыре дня, потеряв погибшими 70 % личного состава, обе армии вынуждены были отступить на несколько километров. Командующий фронтом генерал Алексеев отдал приказ отступать к реке Нарев (примерно на 50 километров) [Stone 1999 (1975): 180]. Небольшие немецкие группировки на севере и между двумя оконечностями клещей также получили передышку, чему отчасти способствовали газовые атаки при продвижении войск 25 июня (8 июля)[121]. Северная группировка к 30 июня (13 июля) подошла почти к самому Ковно.

Хотя позиции вдоль реки Нарев неплохо подходили для обороны, становилось ясно, что тактика «стой на месте и сражайся» вела к катастрофе. В те первые дни июля люди гибли сотнями тысяч, а немцы, казалось, решили прикончить всех до единого. Наконец 9 (22) июля Ставка приказала отступать на восток, к линии с центром в Седльце. Цель, как сказал командующий фронтом М. В. Алексеев генералу Палицыну утром 10 (23) июля, заключалась в том, чтобы «вывести наши войска из котла» [Алексеева-Борель 2000: 387]. Бой у Нарева, начавшийся позднее в тот день, стал, таким образом, в основном акцией прикрытия с точки зрения русских, которые сражались за то, чтобы дать возможность армиям в центре фронта и населению Варшавы эвакуироваться из «польского кармана». Немцы проложили себе путь через Нарев в первый день боев, однако русские армии бились достаточно долго и яростно, чтобы задержать вступление немцев в Варшаву вплоть до 22 июля (4 августа) – к этому времени эвакуация практически завершилась. Этим арьергардным частям были присущи все те же характерные сильные и слабые черты, что и другим русским подразделениям в первый год войны. Они яростно сражались, нанося серьезные потери немецким войскам, но со снабжением дело обстояло плохо. Прапорщик А. И. Тодорский писал в своем дневнике, что через несколько дней отхода с боями у его людей практически закончились патроны, их спасали только своевременная поддержка артиллерии и те винтовочные патроны, которые они собирали с тел погибших товарищей [Тодорскй 2004: 23-24].

Последней надеждой войск, оборонявших русскую Польшу, оставалась линия крепостей: постройка и обслуживание их до войны обходились дорого, а во время войны они получали скудные пополнения людьми и боеприпасами. Но эти крепости оказались не устойчивее карточных домиков. Комендант крепости в Ивангороде просил дополнить крепостной гарнизон пехотным, однако потрясенное и растерянное руководство в Ставке не желало тратить резервы, пока не стало слишком поздно. Солдатам на оборонительных укреплениях не хватало патронов; в одной очень важной бригаде на начало оборонительных действий было всего по 90 патронов на брата. Как только русские укрепили оборону Ивангорода 11 (24) июля, Ставка приказала отступать. 11 дней спустя, в день сдачи Варшавы, немецкие и австрийские войска заняли крепость[122][123]. Другие крепости ждала та же участь. Ковно пал 5 (18) августа, Новогеоргиевск сдался 6 (19) августа, Осовец – 9 (22) августа, Брест-Литовск капитулировал 13 (26) августа. К концу августа правление Российской империи в Польше, начавшееся во времена Екатерины II, закончилось.

Великое отступление означало не только уход войск, но и массовое перемещение гражданского населения[124]. Как мы видели из главы 1, с самого начала войны имели место как массовые депортации, так и добровольный исход. Объявление закона военного времени способствовало депортациям, поскольку Ставка, приняв управление, уничтожила и без того слабую юридическую защиту Процедуры были упрощены, в особенности в случаях подозрения в шпионаже, измене или саботаже. Практики, установленные вскоре после объявления войны, предписывали автоматическую депортацию во внутренние области империи по подозрению в участии в нежелательной деятельности. В ряде случаев эти процедуры должны были смягчать удар со стороны военной юстиции. Обвинение во многих из этих преступлений означало смерть; выбирая между обвинением и оправданием, власти, как и следовало ожидать, осуждали и казнили лиц, виновность которых вызывала сомнения. Депортация виделась чиновникам простым решением проблемы: не нужно было доказывать вину, но не нужно было и освобождать потенциальных шпионов, которые могли снова проникать в зону военных действий. Так что постановления о депортации издавались регулярно.

Страдало много невинных граждан. Возьмем, к примеру, дело Иосифа Кляпчинского. В октябре 1914 года агент российской контрразведки направил в штаб 2-й армии донесение о том, что он