Изгой - Алиса Бодлер

class="p1">Ночные бдения выматывали юношу, превращая его тонкий остов в призрачный, словно подгоняя реальность под свежесозданные легенды о кошмарном ревизоре. Окружающая сына Бодрийяров нелюбовь и всеобщее отчуждение рисовали липкие образы в сознании юноши чаще обычного и способствовали добровольным и самостоятельным инъекциям морфина, теперь – на постоянной основе. Молодой мужчина существовал при помощи вечного чувства невесомости, что создавало лекарство, и частенько думал, что готов вколоть себе чуть больше раствора, чем положено, лишь бы только следующее утро, полное отвращения к собственному существованию, замедлилось, подобно его способности мыслить, и не наступило вовсе.

Когда время на часах перевалило за полночь, троица вернулась в пустующую фармацию. Владан и Валентин, изрядно породнившиеся с Бодрийяром-изгоем, переживали за его состояние и глухо переговаривались между собой:

– Юный господин спит плохо, – сетовал Владан, чей словарный запас был совсем скудным. – Ест плохо. Жалко.

– Совсем устал, – отвечал Валентин, все еще отличаемый от брата своим легким косоглазием. – Сказать бы хозяину.

– Парни, молчать, – подкатывая глаза, осаживал их Герман, пытаясь найти в темноте нужный ключ на тяжелой связке. – Вашу заботу безмерно ценю. Но она не входит в ваши обязанности.

– Прости, господин, – хором отвечали близнецы.

Вуйчичи, не располагавшие ни домом, ни прошлым, своим одиночеством старшему сыну Николаса были близки. С горечью он наблюдал, как слабо понимающие суть происходящего иммигранты ночевали на задворках в аптеке и довольствовались малым. Но, несмотря на отвратительные условия, каждый из этих братьев казался юноше все еще более живым, чем он сам.

Они марали руки в крови с немыслимой регулярностью, всерьез предполагая, что каждый совершенный ими грех входил в оплату долга перед владельцем «Фармации Б.». Выращенные для того, чтобы служить живыми щитами, они не имели и мыслей о том, что выполняемые задачи могут идти вразрез с моральными принципами и честью. Злодеями в их мире являлись все те, на кого указывали старик Бодрийяр, а теперь и Герман, а в том, соответствовало ли это истине, Владан и Валентин не думали разбираться.

Однако во многом отец был неправ. Сколь недалекими и топорными ни были бы эти двое, сострадания в них было больше, чем во всей хозяйской семье вместе взятой.

Как только лидер скромной стаи отворил дверь, Вуйчичи, давно натренированные справляться со своими масштабами, практически бесшумно завалились внутрь.

– Пока, Герман. Поспи сегодня, – шептал Валентин.

– Пожалуйста, поспи, – добавил Владан.

– Доброй ночи, мальчики, – с грустной усмешкой провожал их Герман.

Тусклый свет полнолуния проникал в торговый зал фармации, слабо освещая пространство. Аккуратно ступая сквозь прилавков, парень заметил новую коллекцию фаянсовых коробочек за рабочим местом мистера Эггерта и поспешил их изучить.

Работа, доставшаяся ему против воли, не предполагала ни секунды познания аптекарского дела как такового. Привыкший к потреблению знаний с детства, старший наследник Бодрияйров страдал от дефицита просвещения. Теперь его вечно бушующий мозг заполнял отвратительный химикат, а ведь ранее он мог творить прекрасные вещи собственными руками.

Ах, если бы он только мог поменяться с Валерианом местами! Тому по-прежнему доставалось все лучшее лишь потому, что он устраивал отца всем. От светлых волос до елейной манеры угождать каждому его пожеланию.

Провизорское дело было открыто младшему, но изучалось им без особого рвения. Доходило и до того, что обычно молчаливый и любезный мистер Ноббс жаловался на брата прямо в торговом зале!

«Что за нерадивый мальчишка! – сетовал старик однажды, в тот самый момент, когда весь перепачканный Герман ранним утром покидал свое так называемое рабочее место – чертов подвал. – В его голове одни удовольствия!»

«Его дружба с мисс Томпсон не доведет до добра, – вторил ему мистер Эггерт, собирающий подмастерьев на «кухню» с утра пораньше для запланированной подготовки эликсиров. – Помяните мое слово, мистер Ноббс, не доведет».

О том, что Валериану было позволено все и вне стен аптеки, говорить и не приходилось. Совсем еще юный отрок семнадцати лет отроду мог пропадать в чужой семье днями, а потом – заявляться в родительский дом как ни в чем не бывало, не обращая внимания на квохтанье матери и няньки. Своего старшего брата он теперь и вовсе не замечал, предпочитая покидать их спальню раньше того времени, что старший вообще возвращался домой.

За редким исключением, они встречались за столом, и эти беседы состояли из взаимного хамства, которое прерывалось отцом сиюминутно. Виновным, как и всегда, объявлялся Герман.

Под фаянсовой голубой крышкой скрывалась новая партия ходового товара «Фармации Б.» – волшебная для обывателя присыпка, поглощающая пот, представляющая собой простую смесь из крахмала и талька. Аккуратная круглая губка и оформление в нежных оттенках лишь прибавляли интереса и вызывали восторг у посетительниц женского пола.

Пользуясь редким случаем пребывания в лавке в полном одиночестве, Бодрийяр принялся изучать каждую баночку, как вдруг услышал недвусмысленный стон, раздавшийся из отцовского кабинета.

Поставив порошок на место, юноша кошкой прокрался в сторону укромного помещения и, прислонившись к прикрытой двери, прислушался.

– Ох, Николас! – послышался знакомый мелодичный женский голос.

Он, несомненно, принадлежал Эмили Доусон.

Не испытывая страха благодаря последней дозе морфина, старший сын, недолго думая, бурей ворвался в рабочий кабинет.

Испытывающий удовлетворение отец заметил его не сразу. Подождав, пока голова старика запрокинется выше и хозяин лавки, наконец, пересечется взглядом с сыном, последний занял уверенную позу у стены, бессовестно ухмыляясь пошлому зрелищу.

Бодрийяр-старший, отданный во власть женщине, практически не открывал глаз. Однако от собственного занятия его отвлекло ощущение пристального наблюдения.

– Отродье! – зашипел Николас, лишь завидев старшего ребенка. – Убирайся!

– Что такое, мой дорогой? – мурлыкала порочная вдова откуда-то снизу. – Что же случилось?

– Добрый вечер, леди. Добрый вечер, отец, – с едкой ухмылкой декламировал Герман.

Женщина тотчас поднялась на ноги, оставив брюки хозяина фармации в покое. Тот гневно выцедил:

– Дорогуша, подождите меня на кухне.

Покрывшись пеленой стыда и не поднимая своих глаз, Эмили Доусон спешно покинула кабинет.

– Как ожидаемо и гадко, – как можно громче заявил наследник, театрально разводя руками перед родителем. – Вы так стары, а все еще грешны.

– Заткнись, дьявол! – рычал отец, натягивая на себя брюки. – Тебя здесь быть не должно.

– О, что вы. – Диким зверьком сын прокрался к столу и водрузил обе руки на его поверхность. – Сейчас как раз мое рабочее время.

– Я сказал тебе – убирайся! – лицо Николаса приобретало багровый оттенок. – Беги, пока не сделал тебе хуже!

– Мне хуже не станет, – опасно ухмыляясь, Герман навис над отцом. – Должно быть, все наоборот. Матушка не обрадуется.

– Попробуй сказать ей, ублюдок. Только попробуй.

Замахнувшись, старик оставил на сыне смачную оплеуху, но тот не шевельнулся. Лишь улыбнулся шире.

– Бейте сколько хватит сил, – спокойно проговорил юноша.

Преисполненный