Среди стихий - Александр Ефимович Берман

походах мы в общей упряжке тащили одни нарты с огромным грузом. Если они переворачивались, то это была авария. Мне не нравилось ходить в упряжке, даже в качестве вожака. Да и другим тоже. Идея индивидуильных нарт пришла как освобождение. Этому помогло появление детских пластмассовых саночек-тазиков. Груз и в тридцать, и в сорок килограммов перестал быть обременительным. Дальнейший рост груза ограничивала лямка, перекинутая через плечо, или тяга, прицепленная к рюкзаку. За пояс цеплять ее долго не решались. Первая прицепила саночки за пояс Валя и потащила сразу очень большой груз. Тогда одна женщина, физиолог, предложила объяснение: мужчины дышат животом и потому не могут тянуть санки, прицепленные к поясу, такое доступно только женщинам, которые могут дышать исключительно грудью. Но мужчины, узнав об этой стройной теории, прицепили саночки к поясу и великолепно потащили. По сравнению с весом в рюкзаке двойной вес перемещает человек на индивидуальных саночках, и даже через торосы, когда идет пешком, а саночки на очень короткой тяге полускользят, полувисят.

Давным-давно известно, что по зимнему пути человек может уйти дальше, чем летом. Охотники в свои избушки испокон веков затаскивали запасы на лето зимой.

Вообще говоря, по мере выхода современного зимнего туризма из младенческого возраста порыв "изобретать" все более уступает место взрослому желанию черпать из культуры великих полярных путешествий и из жизни северных народов. Вспомните, сколько наизобретали разных палаток и палаточных печек для таежных походов, а сшитый из тонкой хлопчатобумажной ткани индейский вигвам с костром посередине оказался вне конкуренции.

Пытались изобретать и "новые современные" снежные хижины только потому, что ленились научиться строить классическую эскимосскую иглу. Так радуется обученный технике человек, так мучительно хочет возвыситься, изобретая, что рушит связь с прошлым, которая дает нечто большее, чем простая польза вещей.

Валя рассказала мне, как в одиночном походе случилось ей совершить крупный просчет: "…Просыпаюсь — душно, сверху давит. А это снег засыпал палатку. Выползла из мешка. Холодно, темно, не повернуться, не одеться. Ноги кое-как в ботинки — ладно, думаю, сброшу снег, а потом приду в себя. Пурга сразу схватила, дышать не дает. Я сбрасываю снег с палатки, отгребаю его. Я не одета, но ведь дела-то на две минуты. Лезу в палатку и… Она забита снегом! Я не затянула вход! Тыкаюсь головой, не могу поверить, удивляюсь. Плотный поток снега наполнил палатку так же быстро, как волна захлестывает лодку. И нечего тут удивляться. Пытаюсь выгребать снег, пурга его гораздо быстрее набивает. Что делать? И сразу стало так холодно! Так мучительно страшно, что я начала отчаянно искать решение — и вспомнила: одна из оттяжек закреплена пилой-ножовкой. Вспомнила я о хижинах и о тебе. Нашла ножовку. А ты ведь знаешь, когда строишь иглу, нужно сосредоточиться, представить себе ее всю. Начала строить и успокоилась. Тогда подошла к палатке, притулилась так у входа, чтобы новый снег в палатку не пускать. Потихоньку выгребая снег, я уже знала, что спаслась, и стала молиться северным людям и увидела их: с костяными ножами, спокойных, деловито режущих снег. Скоро я заползла в палатку и смогла затянуть вход. Откопала спальный мешок. Мне удалось согреться, и я заснула. Через несколько часов выкопала примус, сварила еду".

Валя говорит: "Пурга, и арктический лед, и заполярные горы — добрые, ждешь от них многого, и они не отказывают. Тем, кому ничего не надо от них, лучше туда не соваться. Мало ли как бывает: парень из-за девчонки пошел, руководитель хочет выполнить разряд, участник рвется в руководители, кому-то нравится туристский круг, и хочет он в этом кругу почувствовать себя своим. А в общем, все это романтический азарт. Мне это хорошо понятно, потому что все эти отголоски чувствую в себе. Но тундра, горы, лед и я сама — мы вместе забываем об отголосках, и начинается восторженная походная жизнь. Есть у меня задача: соединить свободу и достоинство одиночки с радостью и азартом коллективного движения. Старинная задача".

— Что тебе еще дать из одежды?

— Не знаю, сам посмотри. Ты разбираешься лучше.

— А как у вас с холодовой усталостью? — спрашиваю я и слышу ответ, что она побеждена.

Ну это он, конечно, о весенних походах, зимой такого еще не достигнуто. Тем не менее его заявление знаменательно: я всю жизнь говорил о лишениях зимнего пути, а он говорит о комфорте. Конечно, это понятие здесь не совпадает с обывательским. Это комфорт кабины пилота, совершающего напряженный полет. Действительно, комфортно чувствуешь себя во время пурги, если на тебе очень хорошая одежда, а характер твоей деятельности соответствует условиям ветра и мороза. Ветер — это хорошо! Нехорошо, когда на ветру приходится морозить руки или нос.

Обобщая идеи холодовой усталости, я говорил о комфорте, но, так сказать, с другого конца — доказывал вредность лишений и мелких неудобств, потому что спутники моих, первых походов говорили: "Подумаешь, тесемочка, подумаешь, приморозил пальцы, лень тебе возиться с обмерзшими ремнями?" и в этих "подумаешь" тонули километры. О настоящих достижениях не очень-то думали. Сильна была идея: воспитывать человека лишениями и щеголять трудностями, выдавая их за героизм, — примитивная идея. Но уже мои учителя в зимнем туризме отвергли ее в угоду стремлению оградить человека от досадных мелочей и неудобств, чтобы экономить силы. И, формулируя принцип холодовой усталости, я лишь проследил неуклонный процесс суммирования ненужных усилий и неудач, по существу, процесс суммирования огорчений.

Сегодняшнее поколение туристов-лыжников самостоятельно создавало походный комфорт, хотя и по готовым идеям. Они заработали его, и они достаточно закалены. Но следующее поколение получает готовым все: и конструкции, и технологию, и свободу от страха перед безлесьем, пургой, морозами. Это опасно!

Как же быть? Казалось бы, непроходимый тупик: нельзя же новичков заставить ходить со старым плохим снаряжением, а полуновичков против их воли загонять в длинные таежные походы.

Толя Тумасьев придумал один из вариантов. Он пошел в поход, ночуя в иглу. Каждый ночлег зарабатывали тяжелым трудом. Я спрашивал его: "Неужели не было искушения поставить палатку?" Он рассказал, что однажды во время морозной пурги было такое искушение, но только начали строить, увлеклись, и уже не до палатки. Я спросил: "Ведь тяжело?" "Спроси мою жену, — говорит, она была впервые в зимнем походе, считала, что так и надо. Она заделывала щели — самая