Любовь во времена серийных убийц - Алисия Томпсон

Было что-то опьяняющее в возможности так открыто разглядывать его. Что такого было в его кухне, что, казалось, создавало тепло?

– Два, – сказала я наконец, отправляя в рот еще один кусок пирога.

– Как мне добраться до единицы? – уточнил он. – Знаешь, в этом доме нет тайных ходов и прочего.

– Но у тебя есть гараж, – напомнила я.

– Ты думаешь, я что-то прячу в своем гараже?

Я пожала плечами. Я ни за что не стала бы рассказывать ему о той единственной ночи, когда наблюдала за ним, о подозрительной жидкости на его руках, салфетке, о параноидальном звонке, который я немедленно сделала Коннеру.

– Еще одна загадка, – подтвердила я в итоге. – Разгадка может снизить твой рейтинг. Это так, к слову.

Он повернулся, чтобы сполоснуть тарелку, поставил ее в сушку, а затем вытер руки кухонным полотенцем.

– Пошли.

– Я же не доела, – промычала я с набитым пирогом ртом.

– Возьми с собой, – настоял он.

– Если что-нибудь из того, что там есть, лишит меня аппетита, я буду очень зла, – сказала я, но последовала за ним через гостиную, мимо пианино. Теперь, когда баннер «МЫ БУДЕМ СКУЧАТЬ ПО ТЕБЕ, БАРБАРА» исчез, я заметила, на стене несколько семейных фотографий, на которых Сэм запечатлен с поистине умопомрачительным количеством людей. Принадлежал ли он к одной из тех семей, которые общались в групповом чате и надевали одинаковые рубашки на семейные встречи? Потому что это совсем не помогло бы мне доверять ему. Однако у меня не было времени рассмотреть снимки поближе, до того как мы оказались у ворот гаража.

Сэм остановился так внезапно, что я чуть не врезалась в него. Он обернулся, держась за ручку двери.

– Обычно сначала я заставляю людей подписывать соглашение о неразглашении.

– Корпоративный убийца, – предположила я. – «Он хоронил их под стопками документов». Прямиком из свежего эпизода Dateline канала NBC.

Он распахнул дверь и включил свет. Конечно, на первый взгляд все выглядело нормально. Разочаровывающе нормально. В одном углу стояли стиральная машина и сушилка, металлическая стойка с ящиками для инструментов, старыми банками из-под краски и другим гаражным барахлом. Стены были обиты обшивочным материалом, и я предположила, что это как-то связано со звукоизоляцией, о которой он упоминал.

Также имелась ударная установка, стоявшая на остатках ковра, и гитара, прислоненная к стене. Гитара выглядела так, словно знавала лучшие времена, краска выцвела, она была усеяна отклеивающимися стикерами.

Ближе к выходу – еще одна, разобранная и разложенная на деревянных досках, закрепленных на паре козелков для пилы. Доски были накрыты пластиковой салфеткой, что, я думаю, объясняло по крайней мере одну вещь, которую я видела. Но в ту ночь на его руках была какая-то жидкость. Мне это не привиделось.

Я посмотрела на бетонный пол, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь остатки подозрительного пятна. Сэм остался стоять возле двери, засунув руки в карманы, пока я расхаживала по помещению, будто проводила судебно-медицинскую экспертизу.

– Прошлой ночью, – сказала я наконец, не в силах сдержаться, – мне показалось, что я слышала грохот.

Я могла бы назвать точную дату и время, поскольку записала это в блокнот. Но, вероятно, было бы лучше, если бы я не переходила от трогательно невротичного состояния к навязчиво странному (слишком поздно?).

– Хм, – протянул он. – Еще одна загадка.

– Я думала, ты сотрудничаешь со следствием.

Он поднял брови.

– Так вот в чем дело? Едва ли это справедливо – я раскрываю все свои секреты, а ты не раскрываешь ни одного.

Я поставила свою пустую тарелку на стиральную машину. Не могу не заметить, что была права насчет названия стирального порошка: «Горная свежесть».

– Хорошо, – согласилась я, мой пульс участился. – Что ты хочешь знать?

Он изучал меня, будто действительно обдумывал вопрос. Я надеялась, что это будет что-то легкое, например, «Почему “Batman Forever”?», и в этот момент я могла бы порассуждать о том, что с такими злодеями, как Пингвин и Двуликий было лучше, что адаптация была слишком нарочитой.

Я надеялась, что вопрос не связан с моим отцом.

– О чем ты пишешь диссертацию? – наконец спросил он. Я удивилась, откуда он вообще узнал, что я работаю над диссертацией, пока не вспомнила, что на днях рассказывала ему о разговоре со своим научным руководителем.

– Тру-крайм, – сказала я, скорчившись, будто понимала, насколько к месту это прозвучало в данный момент.

– Следовало догадаться, – сухо ответил он. – Что именно?

У меня были быстрые и емкие ответы на этот неизбежный вопрос, поскольку глаза людей, как правило, стекленели, как только я начинала излагать риторику и теорию жанра вместо того, чтобы просто говорить о «Записях Теда Банди» с Netflix, как им на самом деле хотелось. Но по какой-то причине мне было важно объяснить это Сэму, важно, чтобы он понял, чем я занималась последние пять лет жизни. И мне не хотелось слишком усердно анализировать, почему это было важно.

– Жанр особенно интересен, – начала я, – потому что он имеет тенденцию отражать и формировать наше культурное отношение к преступности в целом. Посмотри, как изменился тру-крайм за последние шестьдесят лет, начиная с того момента, как Трумэн Капоте сделал его более литературным в «Хладнокровном убийстве». Мы получили сенсационные, более жесткие рассказы в восьмидесятых-девяностых. Мы получили кропотливую и вовлеченную работу Мишель Макнамары в «Я исчезну во тьме». И тогда возникает вопрос: кто пишет эти книги? Какое отношение они имеют к теме, о которой идет речь, или какие отношения они формируют, спускаясь в эту бездну? Как они преподносят информацию и как это влияет на восприятие читателя? Меняется ли оно от того, насколько достоверны книги? Или… – Я оборвала себя, осознав, что немного запыхалась. – Извини, – сказала я. – Я могла бы продолжить примерно на сто восемьдесят страниц или около того. Но я остановлюсь.

– Приведи мне пример того, – попросил Сэм, – как может измениться восприятие в зависимости от того, насколько достоверна книга.

– Хорошо, хорошо, – выпалила я, увлекшись своей темой. На самом деле так получилось, что это стало основным моментом анализа в главе, которую я должна была писать дома в этот самый момент. Может быть, я даже могла бы посчитать этот разговор «мозговым штурмом» и не чувствовать вины за то, что забросила свою работу. – Ты читал «Хладнокровное убийство»?

– Я знаю, ты будешь насмехаться надо мной, – покачал головой Сэм, – но обычно я не справляюсь с такими книгами.

Мысль о том, что на данный момент мы близки настолько, что он понимает, на какого рода юмор я способна, а я в свою очередь вообще допускаю мысль, что могу над ним подтрунивать, вызвала тепло где-то в