Любовь во времена серийных убийц - Алисия Томпсон

последовала за ним. Покрытие оказалось более гладким, чем я ожидала. Мои ноги чуть не разъехались, но я вовремя ухватилась за стену.

– Я думаю о значимой песне, а потом они могут сделать специальное объявление, пока я буду опускаться на одно колено посреди катка.

На самом деле, это прозвучало мило. Чертовски банально, но мило.

– Что за песня? Пожалуйста, только не ту, в которой поется о том, что она не знает, какая она красивая.

Коннер уже начал понемногу разгоняться, но не торопился набрать темп, потому что я все еще цеплялась за ограждение. В меня уже дважды въехал четырехлетний мальчик, и я официально рассталась с уцелевшими крохами своего достоинства.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты же знаешь эти песни, – проговорила я. – «Ты не знаешь, что ты красивая, и именно поэтому ты такая». Потому что очевидно, что девушке неприлично иметь высокую самооценку. Или ту, где парень говорит: «девочка, ты не представляешь, насколько ты красива, но я-то знаю». Как будто он хранитель ее красоты или прочая дребедень.

– Шани обожает эту песню! – воскликнул Коннер.

– Ну надо признать, они делают их чертовски запоминающимися! – попыталась я оправдаться. – Ты можешь ненавидеть себя за то, что напеваешь «Blurred Lines», но ты все равно это делаешь. В этом сила музыки.

– Может быть, я воспользуюсь этой песней, – сказал Коннер, тыча в потолок, как бы указывая на окутывающий нас звук. Мне потребовалась минута, чтобы вспомнить, что это, и поняв, я тут же скривилась.

– Ты же не собираешься использовать «Whoomp! (There It Is)» в качестве песни для предложения руки и сердца, – изумилась я. – Неважно, насколько аутентично это выглядит на катке.

– Уверен, что она играла на нашем первом свидании.

– А я почти уверена, что они играют ее с девяностых, – заметила я.

Коннер только улыбнулся, отталкиваясь одной ногой, чтобы набрать скорость, пока не оказался далеко впереди меня. Я чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы отпустить стену, но перебиралась на другую сторону практически ползком. Четырехлетний ребенок пролетел мимо меня, как Аполо Оно[57], создав такой сильный поток воздуха, что я покачнулась.

– Гаденыш, – пробормотала я, выходя на покрытую ковром площадку на другой стороне катка, где были скамейки, на которые я могла присесть. Это план Коннера. И мне не стоит мучить себя из-за этого.

Мои волосы уже начали выбиваться из пучка, и я потянулась, чтобы закрепить резинку потуже. По правде говоря, я могла сколько угодно смеяться над этими дурацкими песнями, но я была так же восприимчива, когда чуть раньше Сэм сделал мне комплимент. Я гордилась тем, что могу оценить себя довольно объективно – я знала, что толстая, и это слово меня не беспокоило, пока человек, не добавлял уничижительный тон. У меня был слишком высокий лоб, но каждый раз, когда я пыталась спрятать его за челкой, становилось только хуже; кривые нижние зубы, которые легко было заметить, когда я слишком широко улыбаюсь. К счастью, я прибегала к такому выражению лица крайне редко.

Но я знала, что у меня здоровые волосы, красивого цвета, темно-каштановые с рыжими вкраплениями при определенном освещении. Мне всегда нравились мои глаза – большие, обрамленные длинными от природы ресницами, и если раньше мне хотелось, чтобы они были фиолетовыми, а не карими, то теперь я в целом смирилась с этим. Я знала, что это желание было побочным эффектом прочтения слишком большого количества любовных романов, главные героини которых всегда сияли глазами-изумрудами или бархатистым индиго.

Мысль, что девушка не знает о своей красоте, и именно поэтому красива, все еще раздражала меня, но я не могла отрицать, что мне приятно, когда кто-то замечает меня и восхищается мной. При одной мысли об этом мое тело будто начинало горячо покалывать от пальцев ног и потом вверх по позвоночнику.

Хотя, возможно, дело было просто в этих коньках, которые оказались слишком тесными.

К тому времени Коннер уже разогнался, выкрикивая:

– Смотри-ка!

Я послушно наблюдала, как он проехался задом наперед и улыбнулся мне, когда входил в поворот, прежде чем снова развернуться. Подобный выпендреж обычно для меня противен, но сейчас я не могла сдержать улыбку. Он так напоминал себя в детстве, всегда отчаянно нуждавшегося во внимании, жаждущего, чтобы я посмотрела, как он взбирается на самое высокое дерево, или проходит уровень в игре, или показывает карточный фокус, который он неизбежно проваливал.

– Ты смотришь? – крикнул он, проносясь мимо меня.

– Да! – ответила я, хотя и сомневалась, что он меня услышал. Он уже отъехал от меня на несколько ярдов и принялся разворачиваться, чтобы снова поехать задом наперед.

Я поняла, что произойдет, за долю секунды до того, как это случилось, и вскочила на ноги, будто могла что-то предпринять, чтобы предотвратить это. Но, разумеется, он был на другой стороне катка и двигался слишком быстро. Он подрезал другого роллера, который споткнулся, но смог сохранить равновесие, в то время как мой брат шлепнулся на задницу, подставив обе руки, чтобы смягчить падение.

– Коннер!

Роллеры обступили его, а он продолжал сидеть на полу. Он безуспешно пытался подняться на ноги, когда к нему подкатился парень в судейской майке.

Я бросилась было на другую сторону катка по ковровому покрытию, но это заняло бы целую вечность, так что в конце концов я вернулась на скользкий пол и покатилась по диагонали, чтобы быстрее добраться до Коннера, что определенно противоречило строгим правилам движения только по часовой стрелке.

– Алло, – произнесла я, приблизившись к нему. – Ты в порядке?

Рефери уже помог Коннеру подняться на ноги и откатился в сторону. Я сознавала, что Коннер взрослый человек, явно в сознании и без кровотечения, а единственный подросток, контролирующий весь каток, – это довольно-таки мало, но я все равно была раздражена равнодушным обращением.

– А-а-а, – простонал Коннер, сжимая левое запястье правой ладонью. – Кажется, я что-то сломал.

Я протянула руку, намереваясь помочь ему уйти с катка, но остановилась, чуть не потеряв равновесие. Существовала большая вероятность, что вместо реальной помощи, я потащу его за собой вниз, тем более что теперь, когда Коннер встал на ноги, он, казалось, прекрасно справлялся с возвращением на ковровое покрытие. Наконец мы добрались до скамеек и рухнули на одну из них, Коннер все еще держался за запястье.

– Ты можешь пошевелить пальцами? – спросила я.

Он попробовал, но поморщился.

– Больно.

– Ясно, – проговорила я, уже расшнуровывая коньки и стаскивая их. – Ты можешь сам снять свои ролики или тебе нужна помощь?

– Думаю, что смогу.

Я стояла в носках, держа коньки за шнурки, чтобы как можно меньше прикасаться к ним.

– Я собираюсь