Любовь во времена серийных убийц - Алисия Томпсон

пойти и обменять эти уродливые кирпичи на собственные ботинки, – заявила я. – А потом мы можем отправиться в отделение неотложной помощи. Шани работает или ты хочешь ей позвонить?

– Она сегодня вечером с друзьями, – ответил Коннер. – Предпочитаю ее не беспокоить. Полагаю, мне не нужна неотложная помощь, достаточно поехать в травмпункт.

Я закатила глаза.

– Хорошо. Если не можешь снять эти дурацкие штуки, не причинив себе еще больше вреда, просто подожди меня. Я скоро вернусь.

– Мы даже не успели съесть по кусочку пиццы! – крикнул мне вслед Коннер, когда я направилась к стойке.

Я вспомнила о том, что в таких заведениях, как это, обычно подают чуть теплую и жирную еду. Определенно, единственным положительным моментом в том, что мой брат-балбес, вероятно, сломал себе запястье, было то, что нам не придется ее есть.

* * *

– Да, – проговорил врач, когда мы все собрались в смотровой, глядя на рентгеновский снимок. – Вот здесь перелом.

– Можно мне забрать это? – спросил Коннер, указывая на негативы.

Я повернулась к врачу, который стучал по экрану планшета с энергией игрока в Candy Crush. Нам повезло, что травмпункт, где делали рентген, все еще был открыт после шести, хотя обслуживание пациентов оставляло желать лучшего.

– И что вы делаете при переломе запястья? – поинтересовалась я. – Ему понадобится гипс?

Врач поднял взгляд.

– Хм-м, – промычал он. – Точно не сегодня. Мы наложим шину, пока не спадет опухоль. Вы можете записаться на прием через несколько дней, и мы осмотрим его еще раз. Хорошо?

Последний вопрос был адресован не кому-то из нас, а какой-то точке на обоях, затем доктор набрал еще несколько слов в своем планшете, прежде чем покинуть палату.

Это был стандартный кабинет в травмпункте, что означало, что он был довольно безобидный, но в то же время вызывал адскую клаустрофобию. Грязно-белые обои с рисунком в виде белоснежных веточек гипсофилы и одинокая фотография с выцветшим морским пейзажем, висящая на стене, медицинское оборудование и плакаты, рекламирующие лекарства или призывающие вас позвонить, если вы не получите результатов анализов в течение трех дней. Чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше.

– Значит ли это, что нам нужно подождать здесь, пока кто-нибудь наложит шину? – вслух подумала я. – Или нам следует вернуться к стойке регистрации?

Коннер наклонился над смотровым столом, чтобы взять рентгеновские снимки своего запястья.

– Я же плачу́ за них, верно? Я должен забрать их.

– Ненавижу докторов, – буркнула я. – Говоришь им, что заложен нос, а они спрашивают: «Сколько калорий вы съедаете в день?» Говоришь им, что у тебя ИМП[58], а они твердят, что на работе следует подниматься по лестнице, а не на лифте.

– Жуть, – проговорил Коннер. – Не упоминай ИМП.

– Ты уверен, что не хочешь позвонить Шани? В конце концов, она учится на медсестру. Она могла бы приехать, хотя бы из профессионального любопытства.

Он вздохнул, глядя на свое запястье. Оно действительно выглядело не лучшим образом. Слава богу, ничего страшного, но по сравнению с другой рукой оно определенно казалось серьезно отекшим.

– Я написал ей чуть раньше, – вздохнул он, – но она, вероятно, уже в кино. Шани строго следит за тем, чтобы в кинотеатре ее телефон был выключен. Она очень серьезно относится к призывам, вроде «пожалуйста, не мешайте просмотру фильма».

– Она восприимчивая женщина со здравым смыслом, – похвалила я. – ну что, ты решился делать предложение на роллердроме?

– Тьфу, не напоминай! Честно говоря, ты права. Это место пахло потными ногами.

Он выглядел таким подавленным, что я сжалилась над ним.

– В общем, это была хорошая идея. Вернуться к вашему первому свиданию. Это было действительно со смыслом.

– Полагаю, да. – Он одарил меня ухмылкой, от которой мне сразу же захотелось забрать обратно даже каплю сочувствия. – Не хочешь поговорить о том, что ты делала дома у Сэма?

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я была у соседа, ела пирог и болтала без умолку о «Хладнокровном убийстве». Целая вечность с тех пор, как он обратил все внимание своих голубых глаз на меня, когда, казалось, лишь секунда отделяла его от того, чтобы протянуть руку и коснуться моих волос, а потом…

Я не хотела говорить о том, что произошло в доме Сэма. Даже не так: я не хотела говорить о том, что чуть не произошло в доме Сэма.

Не то чтобы я хотела чего-то… Боже!

– Мы друзья, – произнесла я, скорее чтобы привести свои мысли в порядок, чем чтобы как-то ответить Коннеру. Но, как только я это произнесла, поняла, что это правда. Мы почти стали друзьями. Я почувствовала, что Сэм – тот, с кем я могу поговорить. Даже то, что он жил по соседству, заставляло меня чувствовать себя немного менее одинокой. – Я больше не ищу его имя в объявлениях «Разыскиваются», если ты об этом.

– Так начинается прекрасная дружба.

– Заткнись, – рявкнула я. – Ты же знаешь, что там, где должно быть мое сердце, у меня черная, полная недоверия яма.

– Я знаю, что ты хочешь, чтобы люди думали именно так, – заметил Коннер.

Это меня ошеломило. Я не ожидала от него такой глубины мысли. Но прежде, чем я успела что-либо сказать в ответ, раздался негромкий стук в дверь, и вошел парень в халате, держа в руках нечто напоминающее тубус с болтающимися ремешками на липучках – должно быть, это была шина. Честно говоря, она выглядела как деталь от роликовых коньков Коннера.

Медбрат расстегнул одну из липучек и немного растянул шину, чтобы ослабить ее. Он объяснил нам с Коннером, как носить приспособление и чего ожидать, но я не обращала внимания на разговор.

Я всегда оберегала свое сердце. Даже в детстве для меня было важно, чтобы люди не слишком много знали о моих истинных чувствах. В восьмом классе поползли (очень правдивые) слухи о том, что я влюблена в парня, который сделал прическу, как у Джерарда Уэя в клипе «Helena». Я обиженно отрицала это, пока однажды в кафетерии ко мне не подошел сам клон Джерарда.

– Ты мне тоже нравишься, – проговорил он.

Меня словно закоротило. Я не смогла с этим справиться, это было слишком. Что я должна был делать с этой информацией? Держаться за руки? Целоваться? Я услышала эту фразу, но едва ли поняла, что она означает.

– Круто, – ответила я. – Но для меня это скорее дружба.

А потом я выбросила свой обед в мусорное ведро вместе с подносом и ушла. Я все еще чувствовала себя ужасно из-за этого разговора. Он не заслуживал отказа, ведь у него хватило смелости признаться, учитывая, что он с легкостью мог присоединиться ко всем остальным и