Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если чудак «писал себе и пел / Про всяческих зверей», то и попугай тоже поет («Считаю, пою и пляшу) и предстает в образе «зверя» (птицы), причем даже восклицает: «Послушайте, [люди и звери]» (АР-1-140).
К обоим героям плохо относятся власти: «…Прошел годок-другой, / И вот чудак узнал, / Что он — совсем не то. / За что себя считал» (АР-14-140) = «Царь русский пришел в соболях и бобрах, / Узнал я случайно, что попка — дурак» (АР-1-138). И оба называют своих врагов безымянными местоимениями: «Но строки те прочлись / Кому-то поутру <.. > Но для кого-то был чудак / Уже невыездной» = «Какой-то матросик пропащий / Продал меня в рабство за ломаный грош».
И здесь кажется уместным процитировать следующее признание Высоцкого: «Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, — / Повторю, даже в образе злого шута!» /5; 189/. То есть для того, чтобы люди поняли его, поэт готов надеть на себя даже шутовскую маску, вплоть до маски попугая.
***
Анализируя в этой главе шахтерскую тематику, мы говорили о стремлении лирического героя добраться до тайн бытия.
Рассмотрим этот мотив более подробно и для начала обратим внимание на одинаковую ситуацию в стихотворении «Я не успел» (1973) и в «Райских яблоках» (1977): «Я не успел произнести: “К барьеру!”. / Не выстрелил, не крался по следам. / Осталось только своровать химеру / С туманного собора Нотр-Дам» (АР-14-199) = «В дивных райских садах наворую незреющих яблок <…> Я подох на задах — не стрелялся. не дрался на саблях» (АР-3-159) (а красться лирический герой будет и в песне «Реальней сновидения и бреда…», где его целью также будут тайны бытия: «Со глубины я ракушки, подкравшись, ловко сцапаю»). В обоих случаях лирический герой высказывает почти несбыточное намерение — забраться «наверх» (на собор Нотр-Дам де Пари или в райский сад) и украсть «’тайны»: химеру Нотр-Дам и райские яблоки.
В свою очередь, «химера с туманного собора Нотр-Дам» напоминает песню «Сколько чудес за туманами кроется…», где лирический герой тоже хочет «украсть» эти чудеса, хотя к ним «ни подойти, ни увидеть, ни взять», — как и в песне «Реальней сновидения и бреда…» (1977): «Я доберусь, долезу до заоблачных границ <.. > звезду с небес сцарапую <…> Да вот беда — заботливые люди / Сказали: “Звёзды с неба не хватать!”» («химера» = «чудес» = «звезду с небес»; «гуманного» = «за туманами» = «заоблачных»; «ни подойти, ни увидеть, ни взять» = «Звёзды с неба не хватать!»).
Можно провести еще две параллели между песней «Реальней сновидения и бреда…» и «Райскими яблоками»: 1) «Но до того, душа моя, по странам по Муравиям / Прокатимся, и боги подождут, повременят» = «И ударит душа на ворованных клячах в галоп, / В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок» («душа моя» = «.душа»; «по странам по Муравиям» = «в дивных райских садах»; «прокатимся» = «в галоп»). Однако в первой цитате словосочетание «душа моя» обращено к любимой женщине, как перед этим — «милая», а после — «голубушка»; 2) «Рожден в рубашке — бог тебе поможет» (АР-8-142) = «Торопись пострадать — береженого бог бережет» (АР-3-156). А мотив «рождения в рубашке», то есть неуязвимости лирического героя, уже встречался в стихотворении «Ах, откуда у меня грубые замашки?!» (1976): «Меня мама родила в сахарной рубашке».
Что же касается мотива тайн, то он разрабатывается и в черновиках «Горной лирической» (1969): «Мой океан со всех сторон — / штормит, манит, / Надежно тайны всех времен / на дне хранит» (АР-2-60). Позднее эту мысль лирический герой повторит в «Романсе миссис Ребус» (1973) и в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…» (1977): «Чайка влетит в пучину навек — к неразгаданным тайнам», «Спаслось и скрылось в глубине / Всё, что гналось и запрещалось». Тогда же была написана песня «Реальней сновидения и бреда…», где вместо океана фигурировало озеро: «А может быть, и в озеро те ракушки заветные / Забросил бог для верности — сам Сангия-мама!»[1489] Причем здесь высказывается и альтернатива: «Не взять волшебных ракушек — звезду с небес сцарапаю», — из чего следует, что погружение на дно и стремление наверх, «в небеса», взаимозаменяемы, поскольку имеют один и тот же смысл[1490] [1491]. Этот же мотив встречается в песне 1968 года: «Сколько чудес за туманами кроется — / Ни подойти, ни увидеть, ни взять, — / Дважды пытались, но бог любит троицу, / Трудно опять поворачивать вспять» (АР-9-76).
Однако если «со дна» эти ракушки достать можно, то звезду с небес и тайны, скрытые туманом, — нельзя: «Черное золото, белое золото / Сторож седой охраняет — туман» (1968) = «Да вот беда — заботливые люди / Сказали: “Звезды с неба не хватать!”» (1977). А в черновиках поясняется, о каких «заботливых людях» идет речь: «ответственные люди» (АР-8-146), то есть представители власти, которые обладают монополией на «тайны бытия» (читай: на тайны истории, архивы и т. д.).
Такая же ситуация воссоздается в «Райских яблоках»: «Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб» (подобное сожаление имеет место и в «Реальней сновидения…»: «Да вот беда, заботливые люди / Сказали: “Звезды с неба не хватать!”»), — и в одном из стихотворений 1979 года: «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем: / Они в надежных, жилистых руках. / К тому же этих тайн мы не знаем — / Мы умникам секреты доверяем, / А мы, даст бог, походим в дураках» (эти надежные, жилистые руки как атрибут советских чиновников уже упоминались лирическим героем в «Затяжном прыжке» и в песне «Ошибка вышла»: «Я попал к ним в умелые, цепкие руки», «Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык»; да и в песне А. Галича «Старики управляют миром…» эти старики «в сведенных подагрой пальцах / Держат крепко бразды правленья»). И для того, чтобы отнять эти тайны («.Лежат без пользы тайны, как в копилке» /1; 89/, «И прошлое лежит, как старый клад, / Который никогда не раскопают» /3; 86/), нужно применить силу: «Да не взыщет Христос, — рву плоды ледяные с дерев»1298 /5; 177/, «Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра» /1; 91/, «Оторвать от него верхний пласт / Или взять его крепче за горло, —
