Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

подчиненных. В его простоте была требовательность, а в доброжелательности – доверие. И то и другое надо было оправдать – в этом и заключалась суть отношений. Он как бы связывал награду с общей задачей Северного флота, и это было не только лестно для награжденных, но полезно для всех, потому что незаметно подчеркивало и ответственность и самоуважение.

…Снова, как это было в поезде, Незлобин не мог представить Мещерского рядом с Талей и снова подумал, что это возможно только во сне. Щипцы для раскалывания орехов – вот на что был похож этот капитан-лейтенант с его чисто выбритым и все же синеватым лицом. Синева начиналась у висков, и Незлобин подумал, что, если бы Мещерский отпустил бороду, он был бы похож на Черномора. «Впрочем, у Черномора борода, кажется, седая», – подумал Незлобин, который до встречи с Талей смотрел на Мещерского совсем другими глазами.

Награждение кончилось, заговорили о союзных конвоях, и, как все застенчивые люди, Незлобин решил, что и ему надо вмешаться в разговор, и то, что он сказал, вызвало мгновенную неловкую сцену. На груди командующего были ордена. Незлобин вдруг спросил, за что он получил свой первый орден.

– За Испанию, – ответил командующий.

– А разве у республиканцев был флот? – спросил Мещерский.

Вопрос можно было принять за шутку, но шутку бестактную – все знали, что адмирал был советником при республиканском флоте.

– Был, – коротко ответил он, попрощался и вышел.

Незлобин догнал его.

– А, товарищ Незлобин, – приветливо сказал он. – Получили нагоняй за то, что явились без приказа? – Он приятно картавил.

– Не получил, – ответил Незлобин с радостным волнением, которое он всегда чувствовал, разговаривая с командующим. Это чувство он испытал впервые, когда был вызван во флагманский пункт после разведки. Начальник отряда доложил, что неизвестный офицер, назвавший себя военкором, присоединился к отряду и вел себя как положено: стрелял метко, от пули не бегал и, между прочим, в свободную минуту долго разговаривал с моряками. О чем? Да обо всем на свете, вплоть до семейного положения, так что кое-кто принял его за шпиона. Адмирал вызвал Незлобина и убедился в том, что он не шпион.

– Вы помирили меня с военкорами, – сказал он, – до сих пор я считал, что перо – более или менее бесполезный род оружия.

Он читал его корреспонденции, приглашал к себе, а Незлобин радовался каждой новой встрече. Впрочем, все на флоте, казалось, любили командующего. В нем была естественная доступность, и хотя подчас Незлобину приходила слегка отравленная мысль, что он знает, как понравиться, и умеет пользоваться этим знанием, он утешал себя: «Ну и что же, что знает? Что в этом плохого?»

Незлобину хотелось поговорить с Мещерским наедине, и он обрадовался, что военкор «Правды» Петя Павлинов, который жил с ним в одной комнате, уехал куда-то на базы. Случайная встреча с Талей еще волновала Незлобина и теперь, на награждении, когда Таля вновь мелькнула в воображении рядом с Мещерским, стала волновать еще больше. Он убеждал себя: «Что мне до них?» Но убеждения не помогали.

Мещерский пришел с бутылкой, и Незлобин, которому врачи запретили пить, все-таки выпил.

– Тебе привет, – сказал он.

– От кого?

– Угадай.

– Да брось ты дурака валять!

– От Тали.

– Да что ты говоришь?

И Мещерский мгновенно стал не похож на себя, как будто волшебная губка прошлась по лицу, стирая ранние морщины. Синева чисто выбритых щек, рыжеватые плотные волосы, зачесанные на низкий лоб, старили его. А когда он переспросил зазвеневшим голосом: «От Тали?» – лицо стало проще, моложе.

– Мы случайно встретились на станции Коноша. Она ездила за отцом.

– Его отпустили? Совсем?

– Да. Он очень болен.

Мещерский слушал, стараясь справиться с волнением.

– Какая удача, что вы встретились! Так она сказала, что отвезет отца и приедет ко мне?

– Непременно.

– Отвезет отца и приедет ко мне, – как молитву, повторил Мещерский.

– Почему она не написала тебе об отце?

– Не знаю, может быть, боялась, что это мне повредит. Или не знала, найдет ли его в живых. Все было неопределенно у нее. А теперь, ты говоришь, приедет?

– Боже мой, да! Встретишь ее в Мурманске. «А потом он отвезет меня в страну молока и меда». Так она сказала.

Мещерский счастливо засмеялся.

– Послушай, – вдруг сказал Незлобин, – я хотел тебя спросить… Почему на награждении ты задел командующего? Ты разве не знал, что он был в Испании? Или это была шутка?

– Ну, положим, шутка. А ты, кажется, им очарован?

– Не очарован, но, по-моему, он человек хороший.

Мещерский усмехнулся:

– Да разве ты не видишь, что он из кожи лезет вон, стараясь прослыть внимательным и доступным. Я просто взрываюсь от злобы, когда он расспрашивает матроса, откуда он родом и сколько у него детей, как будто все это ему действительно интересно. А этот орден за Испанию! Что он там сделал? И ведь знает, что я его вижу насквозь, но терпит, даже награждает. Почему? Да потому, что я ему нужен. И ведь не я один о нем так думаю – многие.

– Нет, не многие! Я о нем плохого слова не слышал.

– И не услышишь! В его руках власть, кто осмелится сказать правду?

– Это отвратительно, что ты о нем такого мнения. Если он расспрашивает матроса – это действительно ему интересно. Просто ты его не любишь. Впрочем,