Россия на Западе: странные сближения - Александр Цыпкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Косвенным образом Эйдткунен связан еще с одним громким шпионским скандалом, главным героем которого стал начальник жандармов Вержболово Сергей Николаевич Мясоедов. Ответственный пост в приграничном городке делал его представителем России перед высокими лицами, пересекавшими границу. В этом качестве он был известен самому кайзеру Вильгельму II, который приглашал полковника на охоту в своих восточнопрусских угодьях и даже подарил ему в знак благоволения свое фото с автографом. Казалось, карьера Мясоедова идет в гору, однако в 1907 году охранное отделение, многолетний ведомственный конкурент корпуса жандармов, заподозрило полковника в контрабанде. Расследование возглавил корнет Пономарев, который из честолюбивых соображений хотел уличить Мясоедова во что бы то ни стало.
Сергей Николаевич, безусловно, не был ангелом во плоти; его отличало тщеславие, любовь к деньгам, надменность и высокомерие. И все же доказательств преступной деятельности полковника не нашлось. Тогда Пономарев решился сфабриковать их: его агент Донцов должен был подбросить в машину Мясоедова динамит и револьверы во время его приезда в Эйдткунен. Однако визави оказался не так прост. Он схватил злоумышленника с поличным и принудил написать признание. Вторая интрига Пономарева в том же Эйдткунене опять провалилась. Он лично пытался подкупить прусского торговца Шулера, чтобы тот незаметно запаковал в заказ для Мясоедова несколько винтовок. Добропорядочный немец просто вышвырнул интригана из своей лавки.
Полковник строчил жалобы. Делу, однако, не дали ход, и безнаказанный Пономарев вознамерился взять реванш. На этот раз он установил контакт с шайкой контрабандистов, которую возглавляли два бывших сотрудника вержболовской таможни. Через подставных лиц корнет заказал им незаконную переправку товара через русско-германскую границу; в тюки нарушителей были тайно подложены революционная литература, прокламации и оружие. На границе субчиков схватила заранее предупрежденная пограничная стража. Пономарев стремился записать этот «успех» на свой счет, ссылаясь на точные агентурные данные охранки и обвиняя вержболовских жандармов в преступном бездействии. Один из подсудимых вызвал Мясоедова в суд в качестве свидетеля защиты. И там жандарма будто прорвало: он публично обвинил корнета Пономарева в провокации, чем вызвал скандал в масштабах империи. Петербургское начальство было в высшей степени недовольно вынесением сора из избы; Мясоедова решили демонстративно убрать из Вержболово – он почел себя оскорбленным и вышел в отставку. Так, собственно, закончился эйдткуненский пролог мясоедовской истории.
Позже полковник вернется на службу в военное министерство, но политическая оппозиция, желая свалить военного министра Сухомлинова, через подконтрольную прессу объявит его нового протеже – бывшего вержболовского жандарма – немецким шпионом.
Оклеветанный Мясоедов вновь останется не у дел и в следующий раз наденет мундир уже в разгар Первой мировой. Наденет себе на беду. Ибо, когда в 1915 году русская армия начнет терпеть поражения и страну охватит бесконтрольная шпиономания, уже не газеты, а русская контрразведка обвинит его в работе на немцев. Ему припомнят все: и частые визиты в Эйдткунен, и совместную охоту с кайзером. А после, для успокоения общества, без всяких надежных доказательств, Мясоедова отправят на виселицу. В 1945 году бывший руководитель немецкой разведки Вальтер Николаи, находясь в советском плену, скажет сотрудникам Смерша, что Сергей Николаевич никогда не был завербован его подчиненными. Спустя двадцать лет советский историк Корнелий Шацилло докажет это документально…
Накануне Первой мировой в Восточной Пруссии действовали не только шпионы, но и революционеры. По сути, этот регион стал одним из плацдармов, с которого революционная пропаганда попадала в Российскую империю. В Кенигсберге и Тильзите присутствовали перевалочные пункты, где хранилась нелегальная литература, а также оружие и взрывчатка. Об организации таких пунктов уже после революции откровенно рассказал в мемуарах большевик Осип Пятницкий:
«Когда я был второй или третий раз в Тильзите, я напал на след крупной литовской организации, перевозившей через границу религиозные книги на литовском языке…»
Здесь читателям потребуется небольшое пояснение. После Польского восстания 1863 года в Российской империи было запрещено печатание книг литовской латиницей (но не кириллицей). Параллельно шло наступление царских властей на католичество в Прибалтике: церкви этой конфессии закрывались по причине (а иногда под предлогом) ветхости, а новые не возводились. Зато к услугам прихожан всегда был расположенный неподалеку православный храм. Эта политика вызывала сопротивление, апогеем которого стала так называемая «резня в Крожах» 1891 года, когда казаки ковенского губернатора Клингенберга вынуждены были брать штурмом костел этого скромного поселения: местные жители пытались защитить его от закрытия. В результате погибло девять человек, было несколько десятков раненых и покалеченных[15]. События приобрели большую огласку. Все это способствовало росту литовского национального сознания и религиозного фанатизма. Появился феномен так называемых книгонош, которые переправляли книги на литовской латинице, в том числе религиозного содержания, в Российскую империю. Преимущественно эти издания печатались на территории Восточной Пруссии, по соседству с российской Литвой. Неудивительно, что, приехав в Тильзит, Пятницкий без труда вышел на контакт с литовскими контрабандистами-пропагандистами.
«С этой организацией мы связались и с ее помощью стали перебрасывать через границу десятки пудов “Искры”, “Зари” и брошюр… В Тильзите нам энергично помогал сапожник Мартенс…»
Схема доставки марксистской пропаганды в Россию выглядела так. Революционная литература, в первую очередь газета «Искра», приходила в Берлин или Кенигсберг, оттуда ее под видом сапожного товара пересылали на берега Немана товарищу Мартенсу, который какое-то время хранил ее у себя, а после передавал для переправки за кордон. В 1904 году прусская полиция вскрыла на почте несколько ящиков и обнаружила подлог. Все, кто участвовал в пересылочной цепочке, включая самого Мартенса, попали под арест. Хотя противоречия Германии и России уже нарастали, тем не менее Вильгельм II был готов поддерживать борьбу Николая II с революцией. В Кенигсберге открылся громкий судебный процесс, который внезапно обернулся для обвинителей фатальным фиаско.
Русский консул Артемий Выводцев, который готовил переводы найденных прокламаций, брошюр и газетных статей, сгустил краски и включил в текст немецких вариантов выдуманные радикальные заявления, вплоть до требований цареубийства. Дело в том, что в Германии уже существовал парламент, и немецкая социал-демократическая партия была не только легальна, но и весьма влиятельна. В России же в 1904 году сохранялось самодержавное правление, а политические партии еще не допускались. Поэтому идея вынудить царя к дарованию подданным свобод, которую провозглашала революционная пропаганда, могла показаться кенигсбергскому суду не такой уж преступной. Требовалось максимально демонизировать то дело, которому содействовали подсудимые. Поэтому им приписали соучастие в планировании жутких кровавых злодеяний и попытались представить их не социал-демократами, а террористами-анархистами.
Эта фальсификация посыпалась прямо на процессе благодаря эффектной защите, в которой первую скрипку сыграл известный немецкий социал-демократ Карл Либкнехт. Поддержку ему оказал русский профессор-юрист Михаил Рейснер, отец «валькирии революции» и замечательной писательницы Ларисы Рейснер. Он вспоминал позднее:
«В старинном Кролевце-Кенигсберге в одной из высоких зал громадного и скучного здания судебных установлений… совершалась та удивительная драма русской революции, амфитеатром которой был весь культурный мир, а истинными героями – арестованные русские бунтарские идеи; целыми грудами в громадных тюках, зашитые в холст, лежали они перед судом председателя, словно вдруг окаменевший поток, остановленный в своем могучем стремлении… Картина была такая серенькая и обыденная, все было так же, как при любом разбирательстве о подделке чека каким-нибудь вероломным кассиром, и только темные массы брошенных на землю гробов с тысячами и тысячами газетных листов, брошюр, книг и прокламаций на четырех языках населяющих Россию народов говорили о том, что здесь дело идет не о Германии, а о России…»
Либкнехт яростно вскрыл разницу между русскими и немецкими текстами и, чтобы не допустить обмана, предложил читать документы параллельно вслух на обоих языках. Это произвело сильное впечатление на судей и общество. В итоге подсудимые отделались ничтожными сроками. И тем не менее
