Россия на Западе: странные сближения - Александр Цыпкин

внешне берлинский двор оказал Николаю II услугу, за которой, конечно, скрывался тонкий расчет кайзера Вильгельма.

Германский император пытался расколоть оборонительный союз России и Франции, который мог угрожать немецким интересам. Момент, выбранный берлинским властелином, был весьма удачен. Россия терпела болезненные поражения в Русско-японской войне. В январе 1905 года разразилась Первая русская революция, которая сотрясала основы абсолютной монархии Романовых. В этих условиях Вильгельм пытался создать у Николая II впечатление, что Германия, и, возможно, только она, является естественным и надежным союзником восточного соседа. Именно Германия поможет и поддержит в трудную минуту. Главный враг обеих держав – Англия, которая не дает немцам развернуться на морях, а России прямо сейчас вредит, оказывая поддержку японцам, да еще и конфликтуя против русских в Средней Азии. Кайзер предложил царю подписать союзный договор, согласно которому, если одна держава подвергнется нападению со стороны европейского государства, то другая всеми силами придет ей на помощь. Николай II, возможно под сильным впечатлением от британских интриг на Дальнем Востоке, пошел навстречу. 11 июля 1905 года на борту царской яхты «Полярная звезда» неподалеку от балтийского острова Бьерке два государя подписали соответствующий пакт. В текст его был внесен отдельный пункт, согласно которому царь «предпримет необходимые шаги к тому, чтобы ознакомить Францию с этим договором и побудить ее присоединиться к нему».

Кому это соглашение приносило больше пользы? На наш взгляд, нельзя не признать, что формулировки документа были размыты, и это соответствовало скорее интересам Германии, нежели России.

Во-первых, речь шла только о нападении европейской державы. Россия в тот момент завершала войну с Японией миром, который не устраивал ни одну из сторон: Петербург был недоволен утратой контроля над Манчжурией и половины Сахалина, а Токио считал такую победу крайне скромной и совершенно неадекватной понесенным потерям. Таким образом, в 1905 году напряженность на дальневосточном направлении не исчезала, однако в случае обострения ситуации там Германия никаких обязательств не несла, ведь противником России в данном случае выступала бы азиатская держава.

Во-вторых, переговоры проходили в разгар так называемого Танжерского кризиса, когда Франция и Германия стояли на пороге войны из-за того, чьей колонией будет султанат Марокко. И это на фоне их старого территориального спора об Эльзасе и Лотарингии, спорных областях, которые Германия забрала себе по результатам Франко-прусской войны 1870–1871 годов. Париж переживал эту потерю тяжело, и разговоры о реванше то и дело заходили в высоких французских кабинетах. У России при этом уже был оборонительный союз с Францией, предписывающий ей прийти на помощь союзнику, если он подвергнется агрессии. Таким образом, формально после заключения Бьеркского договора Петербург должен был вступить в войну на стороне Франции, если на нее нападет Германия, или на стороне Германии, если ее атакует Франция. На бумаге это выглядело более или менее совместимо, но в реальной политической практике все происходит отнюдь не явно: в дебюте конфликта каждая сторона пытается представить себя жертвой, как это ярко покажет начало Первой мировой. Таким образом, теперь Россия рисковала попасть в дурацкое положение, когда в случае франко-германской войны ей пришлось бы выбирать из двух государств, одинаково апеллирующих к ее союзническому долгу.

В-третьих, оскорбителен для Парижа был сам факт кулуарности подписания такого договора. Традиции союзничества подразумевали, что если уж Николай II пришел к идее о возможности альянса трех континентальных держав, то он должен был бы провести переговоры о нем одновременно и с Германией, и с Францией, а не тайно подписывать договор с кайзером, отделываясь пустым замечанием, что он, мол, позже попытается привлечь к соглашению и Париж. Французские политические круги неминуемо должны были воспринять это как недружественный акт, нарушающий их доверие к Петербургу. Если учесть, что в этот момент русская сторона вела переговоры о займах с французскими банкирами, то подобная политика со стороны царя выглядит как минимум опрометчиво.

Видимо, Николай и сам понимал неоднозначность Бьеркского договора. Поэтому он пятнадцать дней ничего не говорил о нем своему министру иностранных дел Ламсдорфу, а текст показал ему и того позже. Вероятно, потому же он предписал председателю комитета министров Сергею Юльевичу Витте, едущему из США после заключения Портсмутского мира с Японией, посетить кайзера, вероятно надеясь на убедительность и красноречие германского родственника. Встреча русского политика с немецким императором произошла в Восточной Пруссии, в имении Роминтен, куда Вильгельм часто приезжал на охоту. Ныне это поселок Краснолесье Нестеровского района Калининградской области.

«Роминтен – охотничий замок, – писал Витте в своих воспоминаниях. – Он представляет из себя простой двухэтажный деревенский дом, против которого находится другой дом, тоже двухэтажный, еще более простой конструкции. Вторые этажи обоих домов соединяются крытою галереею. Большой дом и часть второго этажа меньшого дома занимают Их Величества, а остальное помещение – свита и приезжающие….Вблизи деревня, вокруг леса, где ежедневно во время пребывания в Роминтене охотится Император. Он и вся свита, как и гости, носят охотничьи костюмы. Император ведь особый охотник до форм. Вся жизнь весьма проста; комнаты также весьма просты, но, как всегда у немцев, все держится в большом порядке и чистоте».

Любопытна судьба флигеля кайзеровского дома: в отличие от центральной постройки он сохранился, хотя и был перевезен в другое место. Сегодня его можно лицезреть в Центральном парке Калининграда, там заседает дирекция.

Что же обсуждалось в этом живописном месте двумя искушенными государственными мужами? Разумеется, Вильгельм пытался перекрестить Витте в свою веру и убедить его в правильности Бьеркского договора. Остается открытым вопрос, что отвечал ему Сергей Юльевич. В мемуарах русский министр заявляет, что кайзер велеречиво рассуждал о континентальном союзе, но не стал показывать гостю текст соглашения с царем. Император, наоборот, уверял, что представил Витте договор и тот радостно воскликнул: «Хвала Господу! Благодарение Господу! Наконец-то мы избавились от отвратительного кошмара, который нас окружал». Кто здесь лукавит? Рискнем предположить, что министр. Кайзеру не имело особого смысла утаивать от гостя документ: иначе в чем для него вообще был смысл этой встречи? А вот Витте, обладавший чертами хитрого царедворца, вполне мог изобразить восторг, дабы укрепить свои карьерные позиции. Выдвиженец предыдущего царя, Сергей Юльевич прекрасно знал, что сын Александра III не питает к нему большой симпатии, хоть и прибегает вынужденно к его услугам. Витте вовсе не хотел неосторожным словом испортить выгодное впечатление о себе, произведенное на государя заключением удачного для России Портсмутского мира. Поскольку Бьеркский договор был подписан лично Николаем, а кайзер явно обладал некоторым влиянием на русского коллегу, министр демонстративно соглашался с обоими. Косвенным образом это доказывает то, что кайзер буквально обласкал своего визитера, надев на него в Роминтене цепь Красного орла – высшую награду Германии, обычно вручаемую лишь членам правящих домов, подарил Сергею Юльевичу свой портрет и написал царю письмо с благосклонными отзывами о Витте.

Однако председатель комитета министров, как человек глубокий и опытный, не мог не понимать всех подводных камней договора в Бьерке. Поэтому по возвращении в Петербург он осторожно солидаризировался с главой МИДа Ламсдорфом, который был откровенным противником этого документа. За спиной настойчивых дипломатов Сергей Юльевич продолжал соглашаться с буквой пакта, но предлагал Николаю II внести одно только маленькое (на самом деле ключевое) изменение: не гипотетически, а реально присоединить к нему Францию и лишь потом окончательно ратифицировать. Русский император сдался. Париж, и так напуганный непонятными для него инициативами царя, ответил категорическим отказом, зато вновь посулил займы. Николай скрепя сердце написал Вильгельму о невозможности ввести в действие договор без присоединения к нему французов. Вильгельм был в ярости, но все его попытки переиграть ситуацию оказались тщетны. Отныне Германия и Россия пошли разными курсами, и это сделало их противниками в грядущей мировой войне.

Война эта, как известно, началась 1 августа 1914 года. Страны Антанты – Россия, Франция, Англия – сошлись с другой коалицией, которая пока что состояла из двух противников – Германии и Австро-Венгрии (позже к ней присоединятся Турция и Болгария). Стратегия Берлина в этом столкновении первоначально базировалась на плане Шлиффена, смысл которого сводился к разумной идее – бить своих противников на востоке и на западе поодиночке. Ничего нового: разделяй и властвуй. Сначала надо обрушиться на Францию и разгромить