Командировка в Индию - Татьяна Николаевна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У нас тоже не бросают родственников в беде, – ответила Лиза.
Прежнего старпома Сагми, которого команда считала своим защитником и покровителем, который любил по случаю выпить и всегда веселился от души, было не узнать. Он нервно покусывал губы, заказал еще чай, объясняя Лизе, что в Индии разводов менее процента, что это позор для женщины, которая при этом остается ни с чем. И чем больше он говорил, тем больше в ней росла уверенность в том, что христианин Сагми либо подосланная лошадка, либо имеет в этом деле свою серьезную выгоду. Его велеречивость достигла апогея, когда он заговорил о святости брака и неразрывности этой связи даже после смерти, подтверждением чему традиционно являлось самосожжение жены после смерти мужа. Лизе хотелось послать его подальше, в Индии много чего происходит, и про обряд самосожжения – сати, она тоже читала в книжках. Но какое это имеет отношение к Вихану и Рашми?
– Жена Вихана не из бедных, – возразила она и, потупив взгляд, тихо добавила, – я слышала, что среди богатых разводы совсем не редкость. И уж наверняка Вихану нет нужды отвечать за семью жены.
– Ты слышала про «Болливуд», – куда делась его доброта и терпение? – Тебе лучше уехать, не порть ему карьеру. Сейчас здесь его родители, и жена с ним рядом.
Он явно нервничал и спешил, как и все тут куда-нибудь спешат после работы, наверное, на самолет в Дели, где в Штабе его ждали карьерные дела. Пожар на корабле не повлияет на его продвижение – индийцы относятся к фатальным случаям философски. Нервничал он только потому, что ему очень хотелось разлучить ее с Виханом. Нет, «не просто хотелось», чувствовала Лиза, а была в этом какая-то насущная необходимость.
На следующий день тяжелый туман, оставшийся от встречи с Сагми, рассеялся. С непонятного номера пришло сообщение: «Чандрани, жди». Мир наполнился надеждами и планами, хотя какие тут планы, второй месяц уже подходил к концу, расставание неизбежно. Но все равно настроение было приподнятым, и вечером после ужина она вышла на набережную и отправилась на прогулку. На цветущей диллении появлялось все больше плодов, некоторые из них уже прилично подросли; были они спелые или нет, Лиза не знала, и ей хотелось ненароком сорвать хотя бы одну чалту. Под сенью дерева она сделала вид, что вдыхает аромат белых цветов размером с блюдце, нашла крупную чалту и стала ее откручивать от ветки, но плодоножка оказалась очень прочной. Лиза дернула посильней, ветка вырвалась из рук и качнулась вверх. Казалось, что вся набережная устремила на нее свои взгляды. Вдруг кто-то ее окликнул: «Мэм!». Она вздрогнула и отошла от дерева. Это оказался старый знакомый – носатый преподаватель, он подбежал к ней и затараторил:
– Доброго вам вечера. Я часто прибегаю в этот конец, мэм, и уже думал, что вы совсем уехали, а я вас так и не спросил, насколько дорого в России хорошее образование.
Он трусил рядом с Лизой и попутно рассказывал, что за приличное образование здесь надо много платить, и уже начиная с детского сада. Лиза поговорила с ним несколько минут, потом он побежал дальше, а она оказалась в толпе, спонтанно возникшей вокруг мальчишек, продающих напитки и закуски. Они проворно наполняли чаем из огромного термоса бумажные стаканы, стоящие на лотках, закрепленных у них на груди, как у коробейников. Были тут и кофе, и пирожки с начинкой, и сладости – променад есть променад. Лиза ускорила шаг, делая вид, что не видит ни продавцов, ни попутных попрошаек; она искала Аванти, но пары с болонкой нигде не было. Лизе просто хотелось с кем-то поговорить и спросить о многом. Она верила Вихану, но иногда он казался ей невозможно беспечным, как будто у него шоры на глазах. Проведя много времени в Англии и в морских экспедициях, в том числе в Европе, он смотрел на местные обычаи и правила снисходительно, поэтому, наверное, и считал себя свободным, а его семья может оказаться консервативной, и тогда судьбы многих людей будут поставлены на карту.
Она все шла вперед, но Аванти на набережной не было. Вот уже напротив замаячило похожее на замок здание, на которое она любила смотреть по вечерам из своего окна. По всему фасаду стрельчатые окна лоджий, по центру три остекленные снизу доверху башенки с куполами и яркой подсветкой, переливающейся то золотистым, то зеленоватым оттенком. Кто-то искусно создавал внешний облик, а что скрывается за стенами, охраняющими покой их владельца или владельцев, неизвестно. В этой части набережная уже не считалась променадом и была слабо освещена, да еще здание стояло в глубине улицы, закрытое тенистой аллеей, и Лиза, не решаясь углубиться в потемки, повернула обратно.
В холле отеля на диване напротив рояля, сидел Андрей Томилин. Он сразу увидел, что вошла Лиза, и позвал ее. Она присела. Аджит играл известные мелодии из фильмов, пальцы его запинались, словно их только что вынули из холодильника. Все таперы, которые играли по вечерам, фальшивили, но добродушный смуглый коротышка Аджит больше других. Но почему они все делают кое-как!
– Не выходи вечером одна на улицу, это может оказаться небезопасным, – проявлял заботу Томилин, – захочешь прогуляться, зови меня.
– Аджит все-таки безобразно играет, пожалуй, я пойду спать, – ответила ему Лиза.
Никто не остров
Уже третий день Лиза ждала звонка от Вихана, снова и снова перечитывала его сообщение. Он написал: «Жди» и больше ничего. Время на работе тянулось медленно. В цехе не происходило никаких событий, не было ни Суреша, который уехал на свадьбу к родственнику, ни Шинде с Ганешей, которые по этому поводу тоже не явились, и даже не заходил Прабхат со своими проповедями. К тому же Лиза забыла сегодня взять газеты и сидела на своей табуретке, понурив голову.
Когда она вернулась в отель, к ней подошел портье и многозначительным шепотом сообщил:
– Мэм, вас ждут внизу в баре.
В полумраке бара она не сразу его разглядела. Вихан был в синей форменной рубашке с длинными рукавами и в белых перчатках. Не снимая перчаток, он легонько сжал ей руку.
– Все хорошо, – сказал Вихан, – жаль только, что Мадана нет больше. Ты ведь знала его?
– Знала, – прошептала Лиза.
Она вглядывалась в его лицо. Что-то юношеское, нестерпимо
