Секундант одиннадцатого - Хаим Калин

на ближайший рейс в Москву «Аэрофлота», а еще через четыре – оказался на борту рейса Шонефельд-Шереметьево-2.

Глава 11

Москва, ноябрь 2018 г.

В очереди на паспортный контроль Алекс Куршин осматривался. Не то чтобы излучал интерес к Шереметьево-2, где прежде не бывал, а, казалось, собирался с мыслями, норовя за нечто наводящее ухватиться. Но будто выходило не очень – Алекс бесцельно крутил головой.

Два с половиной часа полета укоротили дрема и малохарактерная для него умиротворенность. При этом Алекс понимал, насколько рискован и даже безрассуден поступок, который он совершил, показав средний палец тягловым лошадкам Синдиката, но в своей правоте не сомневался. Оттого безмятежно плыл по волне авантюры, которую отважился то ли взять на абордаж, то ли под себя пристроить.

Тем временем момент истины приближался. Откровений, однако, Алекс не предвкушал: пан или пропал – перспектива сужена до предела. Ведь ни цвета, ни запаха, ни контуров у грядущего превращения не было. Мало того, что Россия для большей части света – терра инкогнита, так еще и искомый адресат (предполагаемый заказчик его услуг) – замкнутая на себе структура. Да, ему казалось, разгаданная и кровно в нем заинтересованная, иначе не отважившаяся бы на беспрецедентный ангажемент. Но, невзирая на одержимость его заполучить, по-прежнему закованная в броню секретности. Мрачная, снедаемая комплексами, подозрениями, угнетаемая врожденным плебейством и запущенным часовым механизмом – держать ответ и заплатить по счетам. В стране правого террариума, модернизированного сталинизма, ампутировавшей реальную оппозицию и провозгласившей ложь и забвение здравого смысла национальной идеей. И все-таки чем-то Алекса влекущая. Ведь без налета частных пристрастий авантюра Куршина, личности честолюбивой и критически мыслящей, никакими страхами и благами не объяснялась.

Между тем идея «десанта» в недра Синдиката, на рассвете родившаяся, при всей ее импульсивности была на диво внятна: засветиться как пассажир «Аэрофлота» на пути в Москву и, тем самым, угодить в ведомственный банк данных, как известно, под неусыпным надзором ФСБ/СВР. И, по прибытии, под белы рученьки поступить в их распоряжение. Таким образом отозваться на прорисованный в эзоповых посланиях СВР ангажемент – перебраться в российскую столицу. А поскольку его берлинские кураторы у немецкой контрразведки под колпаком, то его самоуправство – рывок из Берлина – не только объяснимо, но и идеально вписывается в азы конспирации: при разоблачении ячейки всем и каждому кинуться врассыпную. Ну а подметные гардеробные инструкции – надо еще посмотреть, чьих кровей.

Между тем у окошка контроллера недавнюю рассеянность гостя как промокнуло, и Алекс угодливо протянул свой паспорт. И лишь тогда озадачился: собственно, где и когда его отфильтруют? Может быть, прямо сейчас? Ведь треть суток с момента покупки билета – срок достаточный, чтобы отследить столь привилегированную персону, вдруг исчезнувшую с радаров СВР.

Алекса отфильтровали, но не могущественный инкогнито за кулисами, а старший функционер пограничного контроля, вызванный по тревоге подчиненным, который загрузил в ведомственную сеть его паспортные данные. К изумлению Алекса, в противоположную от искомой сторону – в сектор для депортируемых.

– Господин Куршин, вынужден вас огорчить: во въезде в Российскую Федерацию вам отказано, – деловито обратился функционер, держа паспорт искусителя границы в развернутом виде с отметкой «Entry denied». – И, признаться, удивлен, почему вы здесь. Ведь запрет на въезд – трехлетней давности. Что, и не догадывались?

– О чем? – машинально спросил Алекс, казалось, витая где угодно, только не в стране-наследнице непроницаемых для миграции границ.

– Хотя бы о том, что перед поездкой не мешает убедиться, открыта ли граница. Сайт ФМС доступен двадцать четыре часа в сутки.

– Подождите, подождите… – будто встраивался в проблему Алекс. – Три года – это хренова уйма времени. Не припомнить даже, чем занимался… Стоп! А кто… инициировал запрет?

– Роскомнадзор, – с ноткой гордости за бдительность коллег ответствовал функционер.

Алекс захлопал очами, будто переваривая весть. Нервически фыркнул, после чего разразился хохотом. Причем, позерством или дурными манерами здесь и не пахло.

Перед ним расстелилось: проект непомерных затрат и усилий Синдиката, перелопативший его жизненное пространство, проглядел торчащее в собственном глазу бревно – запрет, наложенный мелким клерком-карьеристом, который лез из кожи вон, дабы доказать свою эффективность: мол, свои смутьяны уже все в намордниках, значит, нейтрализуем заморского писаку-русофоба, ограждая его от национального очага!

Того самого, для которого путешествие в Россию еще недавно было эквивалентно туру по Северной Корее… Не потому, что Алекс осознавал яснее ясного, чем его сотрудничество с антипутинскими изданиями отзовется, а потому, что Россия – малоинтересная для западного туриста страна, к тому же с младых ногтей ему знакомая как богом проклятый край.

– Вы пока в российской юрисдикции, господин Куршин, так что советую не оскорблять представителя власти! – окрысился страж государственной границы. – Не успокоитесь, попадете под статью…

– Статью, говорите. Может, это и выход… – прикидывал нечто Алекс, похоже, сохраняя свою утреннею установку – сыграть с людоедом партию в покер.

– Ладно, – обрубил мысли вслух функционер. – Перевожу вас в накопитель. Тем временем согласую с перевозчиком ваш вылет в Тель-Авив ближайшим рейсом. Где ваш билет?

– Билет вам зачем? – недоумевал Алекс. – Оставил его в самолете, он – one way… Да и причем здесь Тель-Авив?.. Прилетел-то я из Берлина…

– Это что, провокация? Билет в один конец и пыль в глаза, что, дескать, о запрете на въезд неведомо! – взъерепенился функционер. – В итоге вонь на весь мир: дескать, русские устроили из Шереметьево каталажку! Заколебали… эти русофобы… Эй, Миронов, давай этого клоуна к сирийцам!

– Простите, – Алекс подался вперед, вчитываясь в бирку с именем и должностью функционера, – простите, господин Востриков. У меня и в мыслях не было вас обидеть. Если был превратно понят, примите мои искренние извинения.

– Забирай его, Миронов, – подтвердил свое распоряжение Востриков, не поведя и ухом на «раскаяние» пассажира, не прошедшего контроль на лояльность.

– Да подождите вы, наследник Карацупы, к счастью, без собаки…

– Что!?

– Да был такой пограничник в СССР, убивший больше сотни таких типов, как я, прозванных в ту пору диверсантами, но по факту – испытывавших к советскому раю аллергию.

Востриков растерялся, казалось, не зная как связать подопечного с сотней трупов диверсантов, подхвативших неясного свойства аллергию в укрытые исторической дымкой времена. При этом неясно, где те ликвидированы – на въезде или выезде. Нахмурившись, уставился на визави.

– У меня к вам просьба, – продолжил Алекс, – только пусть господин Миронов подождет в сторонке.

– А чего вы раскомандовались? Изолятора испугались? – скорее удивился, чем возмутился Востриков. Но дал знак подчиненному отойти.

– Видите ли, вы человек молодой и еще не знаете, насколько уязвим низовой персонал перед лицом начальственного произвола. Можно