Лжец. Мы больше не твои (СИ) - Гур Анна

Я просыпаюсь от солнечного луча, который светит в глаза. Встрепенулся, почувствовав страшную боль в ребрах. Едва дышать могу…

Поднимаюсь кое-как и маму вижу.

– Мама… мам…

Подхожу к ней, тормошу, а она лежит, и кровь… весь подол халата в крови… а я на руки свои смотрю, и они в багряных пятнах…

Я забыл про боль в животе и в голове, выбежал во двор с диким ревом волчонка.

– Помогите! Помогите!

Бегу, как вдруг нарвался на сына хозяина, почти взрослого, он смотрел на меня, на мои руки.

– Помоги! Мама там…

Только Петя лишь зубы свои скалит, на меня, как на отребье смотрит.

– Вали отсюда, ублюдок мерзкий, чего разорался?!

– Мама… там кровь…

Ноль реакции. А я не понимаю, хочу его за рукав схватить, но хозяйский сын бьет меня по губам так, что я чувствую вкус крови во рту. Смотрю в наглое лицо Петра Станиславского, и пелена перед глазами, вцепиться хочу, порвать его на куски, но холодный женский голос меня останавливает.

– Что здесь происходит?! Петр!

Жена хозяина спешит к нам. Вся напомаженная, опрятная, чопорная и сухая, как вобла.

– Мама… моей маме нужна помощь! Она в крови!

Женщина хмурится, тень сомнения ложится на ее лицо, и я кричу грозно:

– Это все Станиславский! Он пришел к нам! Я видел! Видел! Мама! Помогите маме! Иначе все расскажу!

Слова сами летят с губ, я не понимаю, что именно говорю, но мне удается достучаться до холодной бездушной женщины, которая дает короткие распоряжения.

К маме бегут другие слуги, приезжает скорая.

– Живая… – слышу голос врача, и словно камень с плеч падает, – состояние тяжелое. Паспорт, полис есть?

А я в дом бегу, в особняк, помню, что все в кабинете у Сергея Петровича. Так заведено.

Лечу по огромному коридору, хотя в другой раз не зашел бы через парадный вход. Нельзя. Прислуга заходит через черный ход, но сейчас я не думаю об этом.

Хочу попросить жену хозяина дать документы, как столбенею у приоткрытой двери в кабинет.

Вижу через щелочку Станиславского. Он пьет что-то, приложив к глазам тряпку. Перед ним злой Казим. Его помощник. Приближенный, которого вся прислуга боится в доме.

– Слушай внимательно, Казим. Лечение Иры оплачу, мне трупы не нужны. Только эту суку из моего дома гнать поганой метлой, ты все понял?

– Да, Сергей Петрович.

Пауза.

– А с сыном вашим что делать?

– С Петром? – удивленно.

– Я про ребенка служанки.

Пауза, от которой у меня мороз по спине.

– С ней же. Ублюдки меня не интересуют. У меня один сын – Петр.

Я пячусь от двери. Пока на улице не оказываюсь. Бегу к домику, дышу тяжело, вижу, как маму скорая забирает, за ней припускаю, как вдруг меня за шкирку хватают. Встряхивают, а я смотрю в наглое высокомерное лицо хозяйского сына.

– Жаль, что батя не добил… Хотя поверил, озверел, – едкая улыбка, – минус один ублюдок, осталось только тебя, шваль, порешить…

Злой хохот, и меня отбрасывают, подобно щенку. В снег. Боль опять простреливает ребра, а я смотрю вслед хозяйскому сынку и клянусь, что однажды… однажды я отомщу…

Глава 15

Нина

Сейчас

– Тебе меня не уделать, приблудыш! Как отец умудрился только такого выродка заделать и не прибил в зародыше?!

Эти слова, подобно выстрелу, повисают в воздухе и отдают гарью. Замираю на месте. Двое мужчин. Такие чужие. Ненавидящие друг друга.

Единокровные братья…

Мне кажется, я сейчас в обморок упаду, мешает только то, что клешня Станиславского вцепилась в меня и не отпускает, как, впрочем, и пистолет, который давит в висок.

– Отпусти Нину. Решаем вопросы вместе. У тебя сейчас шанс, Петя, доделать то, что не удалось сделать двадцать лет назад…

Вадим улыбается одними губами, но в глазах лед. Там такой айсберг, а я… не знаю теперь уже, в какую игру меня вплели. Была ли я когда-нибудь ценна для Царева или же инструмент в его игре…

Сирены становятся все оглушительней. Слышу, как автомобили со скрежетом останавливаются. Понимаю, что счет уже идет на минуты…

И вспоминаю…

Вспоминаю, что на мне специальная аппаратура, которая записывает и снимает все то, что здесь происходит, и сейчас Петр так откровенно угрожает мне смертью…

А если убьет, то и вовсе в тюрьму сядет.

Глаза ошпаривает слезами, когда понимаю, что, в принципе, Вадиму даже выгодно, если его брат решит выстрелить…

– Как мило. Себя предлагаешь грохнуть, чтобы я свою жену не трогал… Ромео и Джульетта доморощенные. А я тебе так скажу, Вадим, я и тебя убью, и ее, потому что эта сука, кажется, сделала свой выбор, и он не в мою пользу!

– Отпусти Нину. Она тут ни при чем. Она мать твоих детей…

– Моих детей… – выплевывает Петр, – а я, кажется, нашел твою болевую точку, Вадим…

Смеется. Как чертов псих.

– Ты смотри… Кто бы мог подумать…

– Петр. Прекрати. Решим все. Один на один. Я безоружен.

– Да-да… Неужели… Боишься, что я грохну собственную жену?!

Царев делает шаг в нашу сторону.

– Замри, братик. Замри, иначе здесь все будет в ее мозгах…

Сглатываю, а Вадим останавливается как вкопанный. Бледный. С горящими глазами, он следит за рукой Петра, который душит меня все сильнее, как, впрочем, и сильнее вдавливает холодный металл мне в висок.

– Я так долго искал твои болевые, чертов ублюдок, но не находил. Даже женился на этой суке, и опять… ничего… Ты был абсолютно равнодушен, а сейчас… Что же случилось за одну-единственную ночь?!

Спрашивает, пытаясь унюхать все, как ищейка, взявшая след, а я… я просто перестаю удивляться…

Все эти годы я была замужем за чертовым больным моральным уродом и умудрилась не понять этого…

Страшно становится от всего того, что происходит…

– Петр. Прекрати. Ты заходишь слишком далеко.

Голосом Вадима можно резать, настолько он сухой.

– Да… ты что… а давай сделаем вот так… а, Вадимчик?!

У меня мороз по коже идет от его интонаций, а затем я слышу щелчок и понимаю, что Станиславский снял пистолет с предохранителя.

В этот самый миг маска безразличия спадает с лица Вадима, я вижу неподдельный страх, который проскальзывает, а сама просто глаза закрываю, не хочу видеть того, что происходит.

Оглушительный звук, дверь слетает с петель, дымовая шашка летит, и происходит выстрел. Дверь еще несколько страниц назад с петель слетела.

Меня сносит вбок, ударяюсь болезненно и ощущаю, как меня будто тонной к паркету прибивают, на мгновение распахиваю глаза и вижу Вадима над собой, он прикрывает меня…

Я в его глаза смотрю. Сконцентрированные. Глубокие. Он впивается в меня взглядом, будто ищет следы повреждений, а я чувствую, как у меня на груди мокро становится, и ощущаю едкий стальной аромат в воздухе…

Интуитивно мои пальцы касаются груди и размазывают влагу. Рядом вспышки, грохот, но я этого всего не осознаю…

Как в замедленной киносъёмке, я поднимаю пальцы, испачканные в чем-то теплом, и перевожу на них взгляд.

Кровь на моих руках такая густая и яркая, что у меня сразу же тошнота подкатывает к горлу…

И так больно становится в боку. Непереносимо просто. И в глазах цветут слезы…

А мысли проносятся в голове с быстротой молнии, они сменяются тоской и безумным желанием жить…

Выкарабкаться…

Выжить…

А я… я цепляюсь за Вадима и не понимаю, что шепчу слова… и просьбы…

Не хочу я умирать. Не сейчас. Я нужна своим малышам… Я только жить начала… Тебя встретила…

Не хочу уходить…

Не хочу…

Слезы скатываются по щекам, а Вадим смотрит на меня бледный, глаза горят…

Наклоняется ко мне, и я… его дыхание на губах чувствую, поцелуй с привкусом отчаяния и моих слез…