Лжец. Мы больше не твои (СИ) - Гур Анна

Глава 16

Вадим Царев

Сейчас

Как только служба безопасности засекает подъезжающий автомобиль, я понимаю, что все летит коту под хвост! Не должен был я отпускать Нину.

Как чувствовал.

Интуицию не обманешь.

– Погоди, не иди туда! – дорогу преграждает Кир, будто чувствует меня, старый друг просекает, что я слетел с катушек.

– Отойди с дороги, Кристовский! – рычу зверем. – Этот урод ее порешит!

Ударяю друга в грудь, чтобы убрался с пути.

– Ты сейчас всю операцию нам положишь! – кричит мне вслед злой Кристовский, а я… я не знаю, что со мной происходит.

Сердце в груди переворачивается, особенно когда в наушнике слышу голос утырка, к Нине обращенный…

Я лечу на всех парах, и в башке набатом – только бы успеть. Ничто более не важно. Ни война со Станиславским, ни вопросы бизнеса и выживания.

Не знаю, что со мной происходит, когда глухой звук слышу. Так сильно напоминающий удар и падение.

Я буквально влетаю в дом, мчу и вижу то, что вижу…

Сердце будто простреливают, когда губы Нины вижу разбитые, а потом… все как в тумане. Единственная мысль – ты прокололся, Вадим.

Кристовский был чертовски прав! Он всегда прав!

Ты появился, Царев, и дал понять, что Нина важна…

Беру под контроль свои чувства. Пытаюсь выйти на нейтральный тон, чтобы Станиславский не ударил по самому болезненному. Чертов урод всегда бьет по болевым, и сейчас я пытаюсь выиграть время, так как уже слышен вой сирен.

Мы с Кристовским разыграли более изощренный план, более тонкий и глубокий. И сейчас, даже при всей катастрофе, которая происходит, я наблюдаю за тем, как мой злейший враг закапывает себя как можно более глубоко.

И все равно в секунду, когда чертов псих хватает Нину и прикрывается ею в качестве щита, у меня чуть сердце не останавливается.

Я все еще держусь, веду переговоры, а сам стараюсь на Нину не смотреть, потому что тогда Петр прорвет брешь и будет бить, вскрывая нутро, уничтожая…

И все равно я оказываюсь не готов к тому, что Станиславский снимет пушку с предохранителя. Из бизнес-распрей и грязных подковерных игр ситуация перевоплощается в критически опасную, где у не совсем адекватного урода в руках оказывается огнестрельное оружие, приложенное к виску женщины…

Если бы я думал о том, что все происходящее пишется и будет использовано против Станиславского, я бы, возможно, понял, что именно сейчас мой кровный и давний враг подписывает себе смертный приговор, но за одно мгновение все это становится не важным.

Важной является лишь… моя Нина… ее жизнь…

И я все-таки не выдерживаю, перевожу взгляд на нее и замираю при виде глаз, полных слез и отчаяния, полных надежды и ненависти…

Эти глаза… в них словно море плещется, и сердце у меня бьется рвано, потому что вина там зажигается…

Моя вина перед ней…

Чертова вина из-за того, что не смог задержать, из-за того, что отпустил, а ведь чувствовал… что вся эта ситуация не сулит ничего хорошего…

– Я так долго искал твои болевые, чертов ублюдок, но не находил. Даже женился на этой суке, и опять… ничего… Ты был абсолютно равнодушен, а сейчас… Что же случилось за одну-единственную ночь?!

Словно ищейка, подбирается к сути. Не знаю, каким чутьем я понимаю, что Станиславский не блефует…

Возможно, в тот момент, когда перевожу взгляд на него и читаю в его глазах триумф, потому что брешь в моем самоконтроле пробита, потому что я показал, что Нина важна…

На осознание уходит меньше секунды. Все как в тумане. Как в замедленной съемке. Я понимаю, что времени нет ни на раздумья, ни на принятие решения.

Действую на инстинктах, рывок вперед, и я отбрасываю Петра, хватаю Нину, а дальше слышу выстрел вместе с грохотом снаружи…

Я падаю на пол, закрываю собою Нину, понимая, что если Станиславский будет палить, то ему для начала придется меня изрешетить, чтобы добраться до миниатюрной фигурки женщины, лежащей подо мной…

Я чувствую боль. Она сковывает все тело, но сам… смотрю в ее глаза… читаю в них боль и слезы вижу, что катятся по бледным щекам…

Девушка из прошлого…

Скрипачка…

Так странно, говорят, перед смертью всю жизнь свою видишь, а я…

Я только ее вижу…

Как стоит на сцене… Как играет… Себя вижу, обормотом, сидящим на последнем ряду и гоняющим зубочистку, и фиксирую секунду, как эта зубочистка падает, когда я девушку вижу…

Такую красивую, с длинными шоколадными волосами, собранными у висков с двух сторон…

Ее игра, ее улыбка… наши разговоры в ночи… все только она… и цветы… которые я так и не донес, цветы, которые упали на асфальт, когда меня заворачивали за преступление, которого я никогда не совершал…

Нина…

Так странно…

И сквозь вату и пелену… Я ее слова слышу о том… что ей жить нужно… что рано ей уходить, и я улыбаюсь… только чувствую во рту горечь металла и привкус собственной крови, а Нина…

Она замолкает, смотрит на меня расширенными от ужаса глазами. На заднем фоне топот ног, хлопки, крики…

Резкий возглас Станиславского…

А я на Нину смотрю…

Глаза ее…

Пусть это будет последним, что увижу…

– Вадим… нет… Вадим… Помогите! Пожалуйста! Помогите…

Кричит подо мной, а я… я наклоняю голову и слегка целую ее губы, уношу ее тепло с собой, ведь пулю, предназначенную ей, я себе забрал…

Глава 17

Нина

Осознание накрывает молниеносно. За мгновение. Вадим наклоняется ко мне и слегка касается своими губами моих, и на языке я четко ощущаю металлический привкус крови.

– Нет… – шепчу, осознавая, видя, как закрываются такие яркие глаза…

Слезы текут по щекам, по вискам, пропитывают волосы, а на заднем плане я крики слышу, рев Петра и поворачиваю голову, чтобы заметить, как он оружие наставляет на оперативника, который ему наперерез идет.

Секунда. Оглушительный хлопок, и Станиславский падает, а я… я, наверное, кричу оглушительно, до хрипоты.

Зову на помощь, придавленная обмякшим сильным телом Вадима…

– Помогите… Пожалуйста… Помогите…

Секунды плывут, и передо мной вдруг возникает лицо друга Царева… Кирилл… Адвокат… Глаза Кристовского мечут молнии, волосы в беспорядке, он сваливает с меня Вадима и начинает кричать.

А меня накрывает истерикой. Осознание затапливает. Вадим прикрыл меня.

Он получил мою пулю.

Он спас меня…

Стал живым щитом…

Кристовский зовет на помощь, а я… я бросаюсь вперед, впиваюсь в окровавленную одежду Вадима, кричу, чтобы открыл глаза, чтобы в себя пришел…

И на мгновение кажется, что у него ресницы дрожать начинают, словно Вадим силится глаза распахнуть…

– Прошу… не уходи… не уходи…

Рыдания вылетают из груди, а я замираю, жду чуда, но его не происходит…

Кристовский отдает четкие распоряжения, и меня кто-то вздергивает, тащит куда-то, а я… я сопротивляюсь, ощущая, как вся одежда прилипла к коже, и это кровь… она не моя… она Вадима.

Я бьюсь и смотрю, как Кристовский наклонился над не двигающимся Царевым, как он тормошит его, кричит что-то, и я вижу его руки… они в крови… ее вообще очень много, она расползается пятном под телом Вадима…

Шок настолько сильный, что мое тело скручивает от боли, а в глазах расцветают черно-белые мушки, и наступает освобождение, потому что я улетаю в небытие.

Меня накрывает темным саваном обморока, и там… там я вижу Вадима, он ждет меня, как и обещал, с семью белоснежными хризантемами…

А я к нему иду в своем строгом концертном платье с белым воротником, держу в руке футляр со скрипкой и улыбаюсь…

Наша встреча. Та самая… На которую я пришла, а Вадима не было…

Только сейчас она состоялась…

Вот что подкидывает мне мое подсознание, и жгучие слезы текут из-под сомкнутых век, ведь я понимаю, как все у нас могло быть, как могло бы случиться, но этого не произошло, и я понимаю, что все это сон…