Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

не звонил. Хотя Габриэль не сказал прямо, но я поняла, что ему ужасно стыдно за то, что он оказался на улице и впутался в проблемы с наркотиками и полицией, и поэтому он не хотел контактировать с членами семьи.

Пока Габриэль на весьма простом английском языке, то и дело помогая себе жестами, рассказывал о событиях из своего прошлого, я невольно думала о том, какое великое чудо совершается в комнате, отведенной для проведения психотерапевтических сеансов. Передо мной сидел психически не вполне здоровый человек, галлюцинировавший по поводу сексуальных приставаний к нему со стороны санитаров ночной смены, человек с весьма буйным нравом, который несколько месяцев назад в приступе ярости опрокинул меня на пол. И вот этот самый человек, на долю которого в прошлом выпало много поистине ужасных вещей, решился доверить мне то, что прятал в самой глубине души.

Вероятно, это был первый раз, когда он смог так много рассказать другому человеку. Возможно, до этого дня его не раз пытались разговорить профессионалы – миссионеры, работники социальных служб и другие люди, – но ему было слишком плохо, чтобы он мог им довериться. Наверное, у них не было столько времени, сколько у меня, чтобы завоевать его доверие и заключить с ним что-то вроде союза. Скорее всего, они видели в нем лишь иностранца с паранойей. Что ж, я их не виню. У меня было куда больше возможностей, чтобы непредвзято взглянуть на «психа», напавшего на людей в кафе на севере Лондона и в какой-то момент толкнувшего меня так, что я упала. Так уж получилось, что для того чтобы оказаться там, где к нему проявили внимание и доверие, ему пришлось в состоянии бешенства совершить акт насилия, едва не закончившийся гибелью жертвы. Подобная ирония судьбы – довольно типичная вещь, о которой я снова и снова буду упоминать в других историях, включенных в эту книгу. Было большой удачей, что мне разрешили продолжить работу с Габриэлем после его «нападения» на меня. Это позволило мне узнать его глубже, чем если бы ничего подобного не случилось, потому что все его поступки имели определенное значение. То, что я сижу рядом с ним, мне представлялось своего рода привилегией.

На память невольно приходят слова одного моего коллеги, который говорил о «странной и ужасной красоте» нашей работы и о том, что выслушивать откровения наших пациентов – это большая честь. Габриэль был не просто каким-то безликим «ненормальным», как описал его пострадавший при нападении. Он был сильным человеком, и его имя имело особое значение. Когда-то, в юности, у него была семья – мать, отец и две маленькие сестренки. И еще дом, какое-то прошлое и надежды на лучшее будущее. Я старательно объяснила Габриэлю, что хотела бы поделиться тем, что он мне поведал, с другими медиками, чтобы мы могли более эффективно помочь ему. Заручившись его согласием, я так и сделала на очередном совещании.

Все явно были тронуты, особенно Тревор, который тут же начал рассуждать о том, есть ли шанс, что мать Габриэля все еще жива. А что, если бы ему каким-то образом удалось ее разыскать? Тревор оглядел коллег в надежде, что кто-то его поддержит. Представитель социальной службы кивнул – их организация могла попытаться навести кое-какие справки. Я знала, что ее работники неплохо умеют вести розыск членов семей пациентов – мне приходилось видеть, как они с успехом находили родственников больных, прибывших в Британию из других стран. И все же я почувствовала себя обязанной выразить сомнения в том, что в данном случае это следует делать. Поэтому я заявила, что, с одной стороны, это даст шанс Габриэлю выздороветь, но, с другой стороны, возобновление контактов с семьей вполне может оказаться настолько болезненным, что сведет на нет все достигнутые успехи и спровоцирует дальнейшее развитие его психоза. В конце концов это было дело Габриэля – мы не могли решать за него. В итоге мы пришли к единому мнению, что Тревор и представитель социальной службы обсудят это с Габриэлем.

Должна признаться, я заволновалась, когда узнала, что он согласился. Колесики машины закрутились, и механизм со скрипом заработал. Были задействованы разные организации, каждая со своими правилами и инструкциями, что, конечно же, не ускоряло дело. Эритрея тоже реагировала медленно. В ожидании новостей мы с Габриэлем продолжали наши сеансы. Время шло, но ответ на запрос все не поступал. Габриэль начал раздражаться и беспокоиться, то и дело повторяя, что найти его мать, скорее всего, «невозможно» – это было новое слово в его лексиконе. Я напомнила ему о том, как мы с ним услышали пение рождественских гимнов, и о том, как он гордился тем, что его назвали в честь могущественного архангела. Он уставился на меня так, словно не помнил или не понимал, о чем я говорю, но все же мои слова, похоже, его несколько успокоили.

Иногда мы просто сидели молча, иногда разговаривали о совершенно обыденных вещах, как бывало раньше, когда мы еще только начинали общаться, – о меню ланча или о погоде. Кому-то может показаться удивительным, что после происшедшего прорыва мы так сильно откатились назад. Но все случаи, описанные в этой книге, говорят о том, что в процессе лечения бывают взлеты и падения, что это в порядке вещей и что, как правило, за взлетами следуют плато – долгие периоды рутины, в течение которых ничего не происходит. Кроме того, нам по-прежнему мешал языковой барьер, хотя мне стало казаться, что английский Габриэля все же постепенно улучшается, он начинает больше понимать и логичнее излагать свои мысли. Я уверена, это было связано с тем, что он становился увереннее в себе, а это, в свою очередь, делало его настрой менее враждебным и параноидальным.

В какой-то момент я решила, что теперь он, пожалуй, способен рассуждать о том, что побудило его к насилию. Исходя из этого, я как-то раз, заведя разговор на соответствующую тему, предложила ему попытаться нарисовать образы того, чего он боится, понимая, впрочем, что они могут быть почерпнуты из журналов. В свое время я работала с замечательными специалистами в сфере арт-терапии, которые успешно использовали эту методику. И даже не будучи ей обученной, я все же надеялась, что будет полезно попытаться использовать ее в случае с Габриэлем – в том числе потому, что она позволяла в какой-то мере преодолеть языковой барьер. Он с удовольствием согласился, и это позволило нам поговорить о внешнем облике его страхов и о том, какие телесные реакции они у него вызывают. Таким образом, мы использовали визуальные образы, чтобы вместе осознать, что люди могут испытывать чувство