Соперница королевы - Элизабет Фримантл

не давая вырваться. – Я люблю только вас, всей душой, и больше никого. Но…

– Но что? – он с болью взглянул на нее.

– Я беременна.

Сидни обхватил голову руками и закрыл глаза.

– Это его ребенок. Вы носите его ребенка.

– Да. Я ношу ребенка своего мужа. – Лишь мысль о семени, прорастающем внутри нее, помогала Пенелопе держать себя в руках. – Я заключила с Ричем соглашение, поэтому соблюдаю не его честь, а собственные обязательства.

– Какие обязательства?

– Я рожу ему двоих сыновей и буду свободна.

– Но…

– Нет, не спрашивайте меня. Я ничего не скажу – ни вам и никому другому.

– Стелла, – проговорил Сидни, вновь заключая ее в объятия. – Я не могу жить без вас. Я никогда не желал ничего сильнее, чем вас.

– А я – вас. – Только сейчас Пенелопа по-настоящему осознала, какую власть любовь имеет над человеком: эта невидимая сила побуждает взрослого умного мужчину провести целый день в седле в надежде хоть одним глазком взглянуть на возлюбленную, причиняет невыносимые страдания, описанные в стихах, заставляет поступиться принципами. Девушка призвала всю свою волю, чтобы разум одержал верх над сердцем. – Но я не могу. Я обещала мужу хранить верность, пока не рожу двоих сыновей.

– Боже мой… – Сидни являл собой воплощение отчаяния.

– Если я выполню свою часть сделки, то получу свободу. – Пенелопа задумчиво сорвала стебель травы, ощипала с него семена. – Тогда я стану вашей.

– Ваш муж ничего не узнает.

– Зато я буду знать. Меня не волнует мнение окружающих, мне все равно, что я сделаю мужа рогоносцем, а себя шлюхой. Но я сдержу свое слово, иначе не смогу себя уважать.

– Вы… – Сидни взял ее руки в свои. – Вы исключительная. Других таких нет.

– Не такая уж исключительная. – Пенелопа представила, с какой скоростью потеряет власть, к которой уже приобрела вкус, если скомпрометирует себя темной историей.

– Я буду ждать, – сказал он и повторил: – Я буду ждать.

Некоторое время они молча сидели рядом, Пенелопа держала Сидни под руку, он гладил ее волосы. Она позволила себе на мгновение помечтать о будущем, но вскоре высвободилась из его объятий.

– Мне пора. Меня скоро хватятся. – От мысли о скорой разлуке ее покинули последние силы. – Что вы будете делать? Пойдете в дом, скажете, что проезжали мимо?

– Не знаю. – Сидни вновь схватил ее за руку: – Не уходи! Нет, ступай. Я не смогу провести ночь, зная, что ты в нескольких ярдах от меня. – Он сорвал цветок мака и протянул ей.

Собравшись с духом, Пенелопа встала и свистом подозвала Сперо. Пес несколько раз обежал вокруг Сидни и последовал за хозяйкой. Девушка послала возлюбленному воздушный поцелуй и направилась к выходу из сада, крутя в пальцах маковый стебель. У ворот она надела туфли и чепец, словно возвращаясь в образ благоразумной замужней дамы, но в душе понимала: жизнь уже не станет прежней. Взгляд упал на цветок мака: испещренные прожилками лепестки казались хрупкими и бесплотными, словно весь отведенный им век миновал за один яркий миг.

Заслышав шум лошадей, Пенелопа побежала к конюшне.

– Доротея! – воскликнула она, увидев сестру. Та обернулась. Ее лицо было залито слезами, глаза покраснели. – Что случилось?

Доротея бросила поводья конюху, взяла Пенелопу под локоть и отвела в дальний угол двора.

– Лестер выдает меня за Сидни. Дело уже решенное. Он получил у королевы дозволение на брак и предложил приданое в две тысячи фунтов.

У Пенелопы закружилась голова.

– Две тысячи фунтов, – в оцепенении повторила она.

– Я люблю другого, – шепнула Доротея. – Мне нужна твоя помощь, чтобы тайно обвенчаться.

Значит, у них обеих есть секреты. Пенелопе стало легче, словно луч света упал на темную тропу.

– Тогда ты не сможешь выйти за Сидни.

– Вот именно! Поможешь?

– Но в таком случае ты впадешь в немилость, Дот. Тебя удалят от двора. Знаешь, что это означает? Взгляни на матушку. – Голос разума не позволил Пенелопе с легкостью одобрить подобный шаг.

– Взгляни лучше на себя! Я не вынесу такого брака, как твой. – Доротея говорила правду, однако ее слова причиняли боль. – А Сидни… когда мы встретились, он на меня даже не взглянул. В нем нет ничего симпатичного – надменный, холодный, заносчивый, замкнутый. Даже не улыбнется.

Значит, Сидни полюбил меня не за внешность, а за внутренние качества, подумала Пенелопа. Они с Доротеей похожи как две капли воды, но он ей совсем не заинтересовался. Она отчаянно хотела довериться сестре, однако опасалась, что та может попытаться избежать брака, раскрыв ее секрет. Пенелопе стало горько оттого, что любовные тайны могут так легко внести раздор между близкими.

– Ты слишком рискуешь, Дот. Совесть не позволит мне…

– Думаешь, ты все понимаешь? Ошибаешься, – перебила ее сестра, сверкая черными глазами. – Что ты можешь знать о любви в своем неудачном браке?

Пенелопа глубоко вздохнула, чтобы не проговориться.

– Ты не все обо мне знаешь.

– Прости, – пристыженно пробормотала Доротея. – В последнее время я сама не своя. Ты должна мне помочь. Ну и пусть меня удалят от двора, лишь бы нам с Томасом быть вместе.

– Что за Томас?

– Перро. – Доротея смущенно опустила глаза и густо покраснела.

– Ясно. – Пенелопа хорошо знала этого Томаса Перро, их друга детства. Его происхождение не давало ему ни малейшего шанса жениться на дочери одного из знатнейших графов Англии. Она невольно восхитилась непокорностью сестры. Выйдя замуж, та снимет с себя обязанность представлять род Деверо при дворе. – Он славный малый, но ваш брак никто не одобрит.

– Знаю, потому и прошу помощи. Ты единственная, кому я могу доверять. Пожалуйста, Пенелопа. Я полностью осознаю все последствия. Пожалуйста…

– Раз ты теперь фрейлина королевы, мне придется как-то оправдать твое отсутствие.

– Так ты мне поможешь?

– Ты понимаешь, что с тобой может случиться? Королева заточала фрейлин в темницу и за меньшее.

– Я готова пойти на риск.

Убежденность Доротеи оказалась заразительна. Пенелопа тоже почувствовала прилив храбрости.

– Что толку, если мы обе выйдем замуж без любви. Я бы не хотела для тебя такой судьбы. – Она улыбнулась. – Но матушка будет в ярости.

Сентябрь 1583,

Уайтхолл

Едва Пенелопа вернулась ко двору, ее тут же окружили фрейлины.

– Это действительно так больно, как рассказывают? – спросила Марта.

– Невыносимо. Я мычала словно корова, верно, Жанна?

– Не слышала ни звука, – со смехом отозвалась француженка.

– Говорят, при виде своего ребенка забываешь о боли, – произнес кто-то. – Это правда?

Пенелопа взглянула на девушек. Вопреки всем надеждам, ребенок не стал для нее панацеей. Стоило ей впервые взять Люси на руки, как ее охватил невыразимый ужас, будто она