Соперница королевы - Элизабет Фримантл

это, – он обвел рукой пейзаж, – станет моим. – Он замолчал. Пенелопа сжала его руку, побуждая продолжить. – Однако мне достанутся и долги, которые я не в состоянии оплатить. Подобная ноша слишком тяжела, сестра. Я не справлюсь. Лестер советует завоевать милость королевы. Говорит, если я ей понравлюсь, она погасит долги. – Брат со вздохом упер подбородок в ладонь. – Мать беспрестанно напоминает, что в моих руках честь семьи, не дает мне покоя. Ты же ее знаешь.

– Она слишком многого от тебя ждет. – Пенелопа высвободила прядь волос из его пальцев.

– Боюсь не оправдать ожиданий матери. Она твердит, я должен обеспечить наше будущее, чтобы наше имя звучало грозно… принести славу роду Деверо. Господи, сестрица, как мне с этим справиться?

– Матушка хочет, чтобы мы добились успеха. Она и от меня ждала того же. Ты еще молод, Робин.

– В моем возрасте других посвящали в рыцари на поле брани. – В голосе Эссекса слышалось отчаяние.

– Ты еще обретешь силу – подожди год-другой, и превратишься в…

– В Сидни, – перебил он.

При звуке этого имени сердце Пенелопы дрогнуло.

– Значит, вот на кого ты хочешь быть похожим? Он не снискал милости у королевы…

– Может, и так, но… у него есть то, чего нет у других… не могу определить точно. – Эссекс замолчал, будто подбирая слова. Люди часто затруднялись выразить, чем Сидни отличается от прочих. – Он по-настоящему хороший человек.

Пенелопе невольно подумалось, что этот хороший человек всеми силами старался склонить ее к прелюбодеянию. Правда, он ненавидел жестокость, даже по отношению к диким животным, а еще – и это большая редкость – умел признавать ошибки.

– Он человек чести, – добавила она, остро ощущая, что это выражение недостаточно точно описывает Сидни.

– Мне не суждено стать таким, как он. Меня снедают обида и неприязнь. Я вспыльчивый, слабовольный, поверхностный, праздный. Я хочу, чтобы мной восхищались. – Эссекс понурился и тяжело вздохнул.

– Полагаю, Сидни, как и прочие славные рыцари, живой человек. А знать свои недостатки – качество, свойственное немногим. – Подумав, Пенелопа добавила: – Скорее всего, и у Сидни есть свои слабые места.

– Возможно, я хорош в обращении с мечом, но боюсь, мне недостает силы здесь: – Эссекс выразительно постучал себя по лбу.

– Я всегда буду рядом, не забывай.

– Обещаешь? – В свете розовых закатных лучей его лицо, даже омраченное печалью, выглядело невыразимо прекрасным. Красота приведет Эссекса либо к триумфу, либо к провалу. Королева любит окружать себя красивыми вещами. А у красоты, как и у благородного происхождения, есть своя цена. Пенелопа и сама узнала собственную цену, хотя в данном случае гордиться тут нечем.

– Даю слово. – Она поцеловала брата в щеку. – Навсегда. – Ей вспомнилось, как она заключила сделку с мужем, добившись своего не кокетством, а коварством. Пенелопа решила, что никогда не станет унижаться из-за боязни осуждения. Никогда. – Я сильнее, чем кажусь.

– Никогда в этом не сомневался. – Эссекс улыбнулся, сверкнув ямочками на щеках, однако совершенно неожиданно разразился слезами: – Сестрица, я ничтожество, полное ничтожество… – И принялся биться головой о каменную стену.

Пенелопа обняла его за плечи и мягко отвела от стены. В детстве он часто бился головой о стены детской, и она единственная могла успокоить мальчика. Говорили, это пройдет, и ей больно было видеть, что брат по-прежнему страдает. Она поцеловала припухлость у него на голове и принялась напевать детскую песенку.

– Все хорошо, малыш Робин, я с тобой. С тобой ничего дурного не случится, обещаю. – Едва слова слетели с ее губ, как тяжесть данного обещания громоздким камнем легла ей на плечи.

Пенелопе выделили комнату, которую в детстве она делила с Доротеей, однако вместо умиротворения она чувствовала тревогу после вспышки брата, поэтому не могла уснуть. Стояла тихая летняя ночь, в небе – ни ветерка. Кроме ровного дыхания Жанны до Пенелопы доносились и другие звуки: скрип половицы, мышиный писк, тихое шуршание ласточек, поворачивающихся в гнездах под карнизом, далекий крик совы и явственный шорох шагов под окном. Сперва Пенелопа предположила, что это дворецкий делает последний обход, но потом сообразила – слишком поздно; дом заперт несколько часов назад. Может, конюх решил проведать захромавшую лошадь? Нет, конюшня в другой стороне.

Пенелопа подошла к окну, прижалась лбом к прохладному стеклу. Комнату освещала полная луна, в углах залегли чернильно-черные тени. Звук шагов не стих; кто-то по-прежнему ходил взад-вперед. Стекло запотело от дыхания. Внизу из тьмы появилась мужская фигура, прозрачная и невесомая, проплыла через двор и исчезла в арке сторожки. Пенелопа бросилась к кровати, растолкала Жанну.

– В чем дело? – сонно спросила та.

– Призрак!

– Что? Где?

– Во дворе. – В висках застучало.

– Тебе, должно быть, приснилось. Ложись ко мне: – Жанна похлопала по постели рядом с собой.

– Нет, он там. Я слышала шаги. Он проплыл через двор.

– Ш-ш-ш, тебе просто показалось. В лунном свете легко ошибиться. Будь это призрак, ты не слышала бы шагов.

– Да, верно.

– Наверное, кто-то из слуг торопился на свидание.

– Пожалуй. – Пенелопа почувствовала себя глупо.

– В твоем положении такое бывает. – Жанна положила ладонь ей на живот: – Представляешь, в тебе растет новая жизнь?! К этому надо привыкнуть. Старайся думать о хорошем. Завтра приедет Доротея, она тебя развеселит.

Следующий день выдался душным и жарким. Пенелопа и Жанна не стали туго шнуровать корсеты и отказались от накладных рукавов и кринолинов. Эссекс и Уот расстегнули дублеты до пояса, и даже Летиция, предпочитавшая безупречно одеваться, даже когда не ждала гостей, – по ее словам, ради слуг, – сняла жесткий воротник. Двери и окна в большом зале были распахнуты настежь в тщетной надежде чуть расшевелить густой воздух. Всех разморило. Пенелопа подумала о Доротее, вынужденной путешествовать по такому пеклу; одна надежда на то, что она остановилась переждать жару где-нибудь на постоялом дворе. Жанна вручила каждому по бокалу легкого пива, однако оно оказалось теплым и невкусным. Даже перетасовать колоду карт казалось непосильной задачей, и они болтали о пустяках и загадывали загадки.

– В молодости я высока, а в старости – низка, – сказал Уот. У него ломался голос, поэтому мальчик постоянно краснел и откашливался. Даже самый младший в семье становится мужчиной, подумала Пенелопа, с любовью вспоминая, как качала Уота в младенчестве. – Когда я толста, мне еще долго жить, а стоит похудеть – я умираю. Кто я?

– Свеча, – ответили все хором.

– Это старая загадка, – заметил Эссекс. Пенелопа пристально наблюдала за братом: он выглядел довольным и безмятежным, лишь синяк под темными кудрями напоминал о вчерашнем припадке. Однако, приглядевшись внимательнее, она заметила, что его глаза по-прежнему мутны