Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но пока что явно требовалась передышка, и он прошел немного вперед, чтобы наметить линию движения. Однако шивера с бурной водой не имела конца и краю в обозримом пространстве. Оставалось знакомиться с ней по ходу сплава, покуда не найдется места, где можно будет снова пристать.
Шивера действительно походила на Кантегирскую Семишиверку. Проходя мимо каждого нового камня, Михаил в общем грохоте воды на секунду улавливал его усиление в том месте, где обтекающая валун и подпертая им струя падала с его ухвостья вниз, в очередное микроулово, пока байдарка не уносилась прочь. Берега быстро уходили назад, и Михаил успевал поглядывать на них лишь мельком, отдавая все внимание воде, потому что шивера никак не кончалась, хотя река уже сделала плавные повороты влево и вправо. Каждый миг можно было ждать осложнения обстановки, но пока обходилось. В работе появился устойчивый ритм, глаза успевали находить приемлемое продолжение пути. Тем не менее, Михаил чувствовал, что такой интенсивный сплав все сильней утомляет его, и поэтому, как только открылся подход к правому берегу, Михаил не замедлил воспользоваться им. В пути он находился уже четыре часа, включая время просмотров, и решил, что этого почти достаточно на сегодня. Оставалось только дойти до ближайшего места, подходящего для ночлега. Правда, в каньоне наперед нельзя было знать, встретится ли такое место через десять минут или через два часа. Но на той приступке, к которой он пристал, останавливаться было нельзя – слишком тесно даже для его палатки и слишком низко над водой – всего каких-нибудь тридцать сантиметров. На Подкаменной Тунгуске поиск горизонтальной площадки тоже представлял собой проблему, но здесь-то было не в пример круче, стало быть, и поиск мог затянуться на более долгое время, чем там.
Проискать пришлось еще целый час. За это время он оставил за кормой последнюю часть Долгой шиверы (как он называл ее про себя) и еще пять коротких, разделенных спокойными быстротоками. В русле лишь изредка попадались крупные неокатанные глыбы, очевидно, не очень давно сорвавшиеся со склонов то ли под действием воды и мороза, то ли от сейсмических толчков. Подходящее место открылось неожиданно, и Михаил едва не прозевал его. В отвесной стене перед глазами возникла широкая наклонная щель. Он приткнулся к ее подножью и выскочил на камни, боясь, что его иначе снесет. До верха скалы оказалось метров двенадцать. Примерно через час все, включая байдарку, он перетащил наверх и занялся готовкой. Солнце давно спряталось за бортом ущелья, но небо над Рекой оставалось светлым. В спокойном воздухе крутилось очень много гнуса, и Михаил воспользовался накомарником, который обычно не любил надевать. Он чувствовал себя прилично, если принять во внимание пройденный сегодня путь и высоту, которую пришлось пятикратно одолевать от воды до террасы с грузом. То есть прилично уставшим, очень прилично, хотя и не настолько, чтобы совсем потерять аппетит.
Гречневая каша булькала в котелке. К ней он открыл банку мясных консервов. Когда каша сварилась и немного остыла, он принялся за еду, сначала довольно-таки равнодушно, затем все более входя во вкус. Потом долго пил никогда не надоедающий чай, от которого по телу разливалось блаженство, а из головы уходили на время заботы и начинали вспоминаться события, имевшие место в других походах и в других местах, но где рядом с ним неизменно бывала Марина.
С ней везде становилось уютно, в каких бы местах они ни останавливались. Было бы сухо внутри палатки. Впрочем, не обязательно только внутри. Одно из самых дорогих воспоминаний о втором Кантегирском походе, да и из всех походов вообще, было связано с концом того дня, когда они с Мариной дважды перевернулись на своем «полосатом диванчике» в двух совсем не примечательных шиверах, каких уже десятки благополучно оставили за кормой. Михаил тогда так и не успел понять, что вдруг привело к оверкилю. И им предстояло перевернуться еще дважды, прежде чем причина стала ясна.
Две надувные польские лодки – впереди одноместная «Лена», позади двухместный «Зефир» – были ввергнуты в общий чехол из полосатого тика, что и побудило назвать двуставное судно «полосатым диванчиком». Обе лодки могли довольно легко поворачиваться вдоль продольной оси друг относительно друга и, кроме того, качаться и чуть ли не складываться в месте стыка кормы «Лены» и носа «Зефира». Стоило передней лодке взойти носом на крутую стоячую волну, ее почти опрокидывало назад и в этом положении начинало валить вбок, из-за чего и ко второй лодке прикладывался опрокидывающий момент, достаточный для переворота через борт уже всего «полосатого диванчика». Как только выяснилось, что происходит, Михаил понял, что напрасно допустил возможность столь свободной игры обеих лодок друг относительно друга, сделал накладной каркас поверх «диванчика» из двух продольных и четырех коротких поперечных жердей и вскоре убедился, что нашел верное решение. Переворотов больше не было ни в каких стояках.
Но тогда, после второго опрокидывания, они пристали к берегу с узким песчаным пляжем, на котором успели собрать до темна кучу хорошо просохшего белого плавника и разжечь тот памятный обоим костер. В безветрии пламя от горящих дров шло прямо вверх необычайно высоко, почти в рост человека, и они дружно сняли с себя всю одежду, и встав рядом перед огнем, принялись греться, подставляясь ему то одной стороной, то другой. Лучистое тепло, не обжигая кожи, блаженством вливалось в их тела. Глядя на Марину, любуясь ее плавными движениями в такт струящемуся бегу огня, он забыл обо всем на свете, тем более, что весь мир свелся к тому пространству, которое высвечивалось во тьме костром, и в нем была лучшая, прекраснейшая и единственная женщина и был он, кого она выбрала для себя. Михаил был уверен, что никогда не видел никого красивей этой дивной и статной женщины, танцевавшей на месте, перегибавшейся в тонкой талии в разные стороны и обращавшейся к нему то спиной, то боком, то грудью. И почти все время он видел ее счастливое и радостное лицо. Никогда в жизни он так горячо не желал, чтобы костер горел дольше и от него не надо было уходить. Терр лежал где-то в сторонке и, конечно, тоже смотрел на них, но его не было видно, и они с Мариной тогда сами забыли о нем. Михаил следил за Мариной и чувствовал, что полностью растворяется в любви, в каком-то волшебном бесконтактном блаженстве, столь же необычном, сколь и не уступающем тому, которое происходит в прямом соединении тел, а в чем-то и определенно превосходит. Потом, через час или полтора, они любили друг друга уже в палатке, но все еще находясь под впечатлением соединявшего их лучистого тепла, потоков и отблесков света, оградивших их от любых печалей и от любых посторонних глаз. Возможно, похожей была любовь двух перволюдей до того, как они съели запретное яблоко, но сама эта мысль пришла Михаилу в голову позже, потому что тогда какое-то время казалось, что кроме них не было, нет и не будет вообще никого.
Пожалуй, то было ему главной наградой на всем Кантегире за то, что он вернулся туда, а Марине – за то, что она без колебаний последовала за ним.
Еще на подходах к Кантегиру, на подъеме к перевалу из долины Малого Левого Она, им повстречался еще один очарованный странник, которого влек к себе Кантегир. Он прошел мимо их бивака, который они разбили чуть выше границы кедровой тайги. Деревья уже не загораживали вида на долину, откуда они поднялись, и вид этот был завораживающе прекрасен и очертаниями гор, и гармонией многоцветья склонов на разных высотах, на которые ложились тени легких обликов. Вдали истаивал в синеве западный водораздельный хребет бассейна Оны. Оказалось, не только они с Мариной не могли оторваться от редкостного зрелища. Террюша тоже выбрал себе наблюдательную позицию на скальном выступе выше их бивака и монументально улегся на нем, как покровитель Маугли волк Акела на скале Совета и оттуда не просто смотрел, но и соблюдал покой Саянских гор. И вот именно в то время в крайне медленном темпе к ним поднялся путник, согнувшийся под непомерно тяжелым грузом. Михаил сразу понял, что этот человек идет один и все свое добро переносит за одну ходку, как бы мучительно ни было придерживаться такого стиля.
Они поздоровались и человек, надрывно тяжело дыша, без остановки прошел мимо вверх к недалекому уже перевалу. Во второй раз они увиделись с этим путником уже на Кантегире, в устье Красной речки. Он пришел к ним в гости
