Рок-звезда - Б. Б. Истон

обычно рассыпанные по плечам, были заплетены в тугую косу.

– Мам, что-то не так? Он тебе не нравится?

Улыбнувшись одним только ртом, мама обернулась ко мне, протягивая начисто отмытую сковородку.

– Да нет, он очень милый. Красивый. И добрый. И сразу видно, что без ума от тебя. Ты заслуживаешь, чтобы с тобой обращались как с принцессой, особенно после… ну, ты знаешь.

«Ты знаешь» было фразой, которая обычно в устах мамы относилась к Рыцарю, Харли, аварии, моей госпитализации из-за анорексии год назад, моим противозачаточным таблеткам – в общем, ко всему, о чем она не хотела разговаривать.

– Значит, ты согласна, если я поживу у него пару недель?

«Или месяцев».

– Детка, я уже давно поняла, что говорить тебе «нет», это все равно что тушить костер бензином, – мама печально улыбнулась. – Но я буду по тебе скучать. Не могу поверить, что ты уже поступила в университет и уезжаешь из дома. Тебе же всего семнадцать. Почему ты выросла такой умной и так быстро повзрослела?

Я положила сковородку и полотенце, подошла и крепко обняла свою самую любимую женщину.

– Но я же вернусь, мам. Это всего на пару недель, – я старалась, чтобы это прозвучало небрежно, но внутри мое сердце саднило почти так же, как и ее.

Я никогда не расставалась с мамой больше чем на несколько дней. Она была для меня всем. Мамой, сестрой, лучшей подругой. Это она помогала мне собирать осколки, когда Рыцарь разбил мое сердце. Когда Харли разбил мое тело. Она заботилась обо мне, когда я болела, подбадривала, когда я унывала, утешала, когда я грустила. Я не хотела уезжать от нее, но время нашей совместной жизни прошло, пока мы были заняты тем, что жили.

Я выросла слишком быстро, но пути назад больше не было.

– Я знаю, – всхлипнула она. – Просто пообещай мне, что будешь осторожна. Ты же знаешь этих музыкантов.

Наши теплые объятия тут же превратились в ледяную тюрьму, стоило этим словам слететь с ее губ. Я вырвалась и посмотрела в каре-зеленые глаза, точно как мои, только с бóльшим количеством морщинок и меньшим – косметики.

– Что это значит? – огрызнулась я.

Вздохнув, мама только покачала головой.

– Что не так с музыкантами?

Она нахмурилась.

– Детка, ты же знаешь, каков твой папа. И дядя Чендлер. Они очень милые, но они могут быть эгоистами… и безответственными.

«Безответственные» было ее изящным способом сказать «пьяницами, полными дерьма, лежащими весь день в отключке и неспособными заработать на жизнь».

Сложив руки на груди, я выглянула в окно во двор, где в тени плесневела птичья кормушка.

– Мам, но он не такой. Он… щедрый. Он разумный. Он даже никогда не напивается на вечеринках. И, если что, это он заботится обо мне.

– Хорошо. Это очень хорошо, детка. Надеюсь, все так и останется.

Когда я не посмотрела на нее, мама кашлянула.

– Эй, а знаешь, как называют музыканта, у которого нет подружки?

– Как? – спросила я, глядя на нее искоса.

– Бездомный.

Я фыркнула и слегка засмеялась.

– Где ты такое услышала?

– От твоего папы, – засмеялась она в ответ.

– Ну никто же не совершенен, правда? – спросила я, предлагая мирную ветвь.

– Нет, наверно, никто, – согласилась мама, принимая ее. – Ганс кажется очень хорошим, детка. Если ты счастлива, то и я тоже.

Я улыбнулась, и тут из гостиной донеслись несколько первых нот «In-A-Gadda-Da-Vida» разогнанные усилителем.

– Да, мам. Я правда, правда счастлива.

15

Сентябрь 1999

– Эй, можно сделать потише? Я тут пытаюсь заниматься! – крикнула я, высунувшись из двери главной спальни.

Я торчала там уже несколько часов, сжигая калории, которых даже не поглощала, на супер-дупер беговой дорожке Оппенгеймеров, одновременно всматриваясь в размытые репродукции библейских картин в своем учебнике по истории искусств европейского Ренессанса.

– Чего? Погромче? – крикнул в ответ Трип из гостиной. – Хочешь, чтобы я добавил? – звуки видеоигры со стрелялками, в которую они там резались, стали еще громче, наполнив все пятьсот квадратных метров шумом воплей и стрельбы. Хотя это было лучше, чем звуки пыхтения и траханья, которые обычно наполняли пространство там, где Трипу попадал в руки телевизионный пульт.

Я было собралась выбежать и вырвать у него пульт, когда услышала, что Ганс сделал это вместо меня.

– Эй! – возмущенно воскликнул Трип, когда громкость наконец снизилась.

– Спасибо, милый! – пронесся по бесконечному дому мой голос.

– Не за что, детка, – отозвался Ганс.

– Отсоси мне, детка, – встрял Трип, после чего послышался звук, похожий на подзатыльник. – Ой! Это не так делается, ты, придурок! Дай я тебе покажу.

Я услышала, как заржали Бейкер и Кевин, а Ганс, выругавшись, уронил что-то тяжелое, пытаясь отбиться от приставаний Трипа. Улыбнувшись, я закрыла дверь и повернулась.

Великолепие комнаты ослепило меня, как солнечный удар, и я замерла на месте. Интересно, я смогу когда-нибудь к этому привыкнуть? Простор. Роскошь. Безупречно ровные следы пылесоса, оставленные домработницей на пушистом ковре цвета шампанского. Я уже больше месяца жила в этом дворце, но иногда мне приходилось замирать и физически щипать себя за руку.

Вот и сейчас, когда я стояла в главной спальне дома Оппенгеймеров с четырехметровым куполом потолка, подпираемым деревянными балками, развевающимися сшитыми вручную шторами, окаймляющими вид на закат на озере Ланье, у меня был этот «пожалуйста, пусть только это будет не сон» момент.

Мое ощущение, что я всего этого недостойна, только усилилось, когда я услышала звук открывающейся позади меня двери. Обернувшись, я увидела в дверном проеме прекрасного принца, который унес меня в этот роскошный замок. Он небрежно оперся рукой о косяк, отчего его черная майка слегка задралась. Между ней и ремнем в заклепках, удерживающим низко сидящие черные джинсы, проглядывала полоска загорелой кожи и накачанных мускулов – отчего у меня слегка захватило дыхание.

Мы с Гансом даже не обменялись ни словом. Просто стояли, заливаясь слюной друг по другу, пока наши зрачки не перестали расширяться.

Вдруг Ганс с усмешкой протянул мне свой телефон и сказал:

– Мама хочет с тобой поговорить.

– Твоя мама? – беззвучно выговорила я, чувствуя, как у меня забилось сердце. – У меня проблемы?

– Нет, – прошептал Ганс, прикрывая телефон свободной рукой. – Думаю, проблемы у меня.

Он снова сунул мне телефон. На этот раз я его взяла.

Прижав к уху маленькую черную штуку, я сморщилась и сказала самым бодрым своим голосом:

– Здравствуйте, миссис Оппенгеймер.

– Привет, Биби. Как дела, дорогая? – ее голос был теплым и легким, с отчетливым немецким акцентом. Она мне тут же понравилась.

– Отлично, спасибо. Как проходит ваша поездка?

– Отшень корошо. Мой муж – как это? – в полном фосторге. Нам фсе отшень нравится. Особенно Болшой Каньон.

– Я бы тоже хотела когда-нибудь его увидеть, – ответила я, пожимая плечами в сторону Ганса.

– Биби, мне кое в чем нужна твоя помошчь. Кажется, мой сын в этот месятц забыл заплатить взнос за дом и хозяйство. Как ты думаешь, ты сможешь помотчь ему в этом?

Подавив смешок, я взглянула на Ганса. Тот виновато улыбнулся.

– Конечно, миссис Оппенгеймер. Что мне надо сделать?

– О,