Рок-звезда - Б. Б. Истон

Хельга объяснила мне, где найти ее чековую книжку, как заплатить взнос за дом и оплатить счета за электричество, газ, телевидение и телефон, рассказала, где какая еда, и даже поручила мне поливать ее цветы. Она не сказала, что мне можно водить ее новенький кабриолет БМВ Z3, но она и не сказала, что нельзя.

К тому моменту, как я повесила трубку, я уже стала почетным управляющим. И, что еще важнее, я стала личным героем Хельги Оппенгеймер.

– Блин, твоя мама теперь обожает меня, – похвалилась я, отключая телефон и возвращая его Гансу.

– Да я сам тебя обожаю, – ответил он, засовывая телефон в карман. – Ты закончила? Я соскучился. – И Ганс капризно оттопырил нижнюю губу.

– Я тоже соскучилась, – мне так хотелось схватить его за уши и вцеловать улыбку обратно на его жалобное лицо, но я должна была держаться. – Но у меня еще столько этих чертовых уроков. Прости, милый. Мне надо выучить художника, год создания и местонахождение еще пятидесяти картин, и все до завтра. А еще, – я подошла к огромной, вишневого дерева кровати Оппенгеймеров и взяла видеокассету, выпавшую из моего рюкзака, – мне надо посмотреть это кино для урока киноведения, а еще – как-то ухитриться успеть принять душ.

Я утомленно кинула кассету обратно на кровать, а Ганс пересек комнату и схватил меня в объятия.

– Я могу тебе как-то помочь? – спросил он, ставя подбородок мне на макушку.

– Правда? – пробормотала я ему в грудь, пока он гладил рукой мою спину. Теперь он делал это уверенным ровным движением, потому что знал, что я боюсь щекотки. – Я даже не представляю, с чего начать.

– А что, если мы сделаем все сразу?

– Что? Как это? – сделала я непонимающую гримасу.

Ганс мотнул головой в сторону выдающейся консоли красного дерева, стоящую в ногах кровати.

– Что, если я подключу видик в ванной? Тогда ты сможешь смотреть свое кино прямо там и одновременно мыться.

Я просияла от этой блестящей идеи.

– А я-то думала, что мальчики не способны к мультизадачности.

– У меня такой СДВГ, что я только мультизадачностью и занимаюсь, – рассмеялся Ганс.

– Я точно знаю, что так говорят, когда кто-то постоянно отвлекается посреди того, чем занимается…

– Ш-ш-ш, – Ганс прижал к моим губам мозолистый палец и прошептал: – Мультизадачность.

Черт, он был просто чудо.

Пока Ганс настраивал видик, я вышла на уже давно необходимый мне перекур. Когда я вернулась, с глазами, полными ужасов японского порно, которое смотрели в гостиной Трип, Бейкер и Кевин, сцена в ванной лишила меня дара речи. Это был уже не «пожалуйста, пусть только это будет не сон» момент. Это был полноценный «я умерла и попала в рай» момент. Я совсем не хотела умирать, но если умереть означает, что я могу забраться в эту освещенную свечами садовую ванну с этим татуированным, мускулистым бас-гитаристом, я бы отправилась на плаху вприпрыжку.

Ганс включил «Все говорят, что я тебя люблю» и повернулся ко мне. Но, едва он увидел мое выражение лица, его гордая улыбка померкла.

– Эй, что-то не так?

Сжав губы, я помотала головой, пытаясь показать ему, что все в порядке, но слезы, набегающие мне на глаза, говорили обратное.

– Детка, иди сюда, – голос Ганса был, как кожа, гладкий, теплый и крепкий. Раскрыв объятия, он сделал шаг в мою сторону.

Я изо всех сил прижалась к нему, стараясь пробиться в его поры каждой своей клеточкой. Так же, как и с домом, я часто думала, смогу ли когда-нибудь привыкнуть к тому чуду, которым был Ганс. Его забота и доброта постоянно застигали меня врасплох, на каждом шагу вскрывая плохо зажившие раны моего прошлого.

Я даже не понимала, что раньше никто не покупал мне цветы, пока не пришла однажды с работы и едва не споткнулась о букет красных роз, поджидавший меня в фойе. Мне и в голову не приходило, что никто никогда не приглашал меня на настоящие свидания, пока я не увидела Ганса возле туалета Стадиона Джорджии с плюшевым грузовиком. И вот сейчас, стоя возле джакузи, освещенного свечками и старым добрым фильмом Вуди Аллена, я поняла, что никогда раньше не встречалась с настоящей романтикой.

Я растратила себя на каких-то козлов, а теперь вот Гансу не осталось ничего, кроме пустой оболочки.

– Ты в порядке? – спросил он, целуя меня в спутанную, высветленную макушку.

Я кивнула ему в грудь.

– Хочешь об этом поговорить?

Всхлипнув, я помотала головой.

Ганс провел рукой – крепко, а не едва касаясь, – по моей спине.

– Хочешь залезть в ванну и сказать мне, кто из Черепашек Ниндзя расписал Сикстинскую Капеллу?

Слегка фыркнув, я ответила:

– Микеланджело.

– И он больше всех любил пиццу, да?

Я снова кивнула.

– Мне он нравится.

Я стиснула Ганса еще крепче.

– И мне тоже, – всхлипнула я в его майку. – Прости, что я такая стерва. Я просто… Я, блин, так сильно тебя люблю, что мне хочется плакать, а я вообще-то не плакса. – От смущения я рассмеялась и отпустила его, чтобы вытереть глаза свободной рукой.

– Я чувствую совершенно то же самое, – голос Ганса срывался от чувств. Он резко сглотнул, его кадык дернулся вверх и вниз по моей макушке, и он глубоко вздохнул. – Прошлой ночью, когда мы в подвале закончили репетировать, я пришел в спальню, а ты спала на моей стороне кровати. И я… я сам не знаю почему, но я сел рядом и расплакался.

– Боже мой, милый, – я поглядела на его суровое лицо, которое больше не скрывало внутренней нежности. – Почему ты не разбудил меня?

Покачав головой, он слегка улыбнулся.

– Нет. Ты была так прекрасна, такая крошечная в этой огромной кровати. Я не мог тебя разбудить. Я даже не мог все это осознать. Понимаешь? Что-то настолько совершенное лежит и ждет меня. Я чувствовал себя одновременно самым большим дерьмом и самым счастливым парнем на свете.

«Прекрасна».

«Совершенное».

«Счастливым».

Каждое его слово трепетало у меня в ушах, освещая самые темные, самые неприглядные уголки моего разума, и прилеплялось к моему сердцу, как пластырь, исцеляя меня изнутри. Я привстала на цыпочки, чтобы поцеловать источник этих слов, но натолкнулась на неожиданное препятствие.

Когда я опустила глаза на бугор, выросший между нами, а потом подняла их навстречу смущенным серо-голубым глазам, мое лицо просияло.

– Ганс! – хихикнула я, хлопая его по груди.

– Что? – отозвался он, сияя ямочками на щеках.

– У тебя эмоциональный подъем. Знаешь, как это круто?

Если бы его щеки не были покрыты трехдневной щетиной, я уверена, они бы вспыхнули.

– Не особо соответствует моменту, – хохотнул он, пока я расстегивала его ремень. Даже когда я встала на цыпочки, Гансу пришлось наклониться, чтобы поцеловать меня.

Расстегнув его штаны, я взяла в руки член и прошептала «я тебя люблю» прямо в раскрытые губы Ганса.

– Я тоже тебя люблю, детка, – прошептал он в ответ, а его член согласно набух у