Рок-звезда - Б. Б. Истон

Сглотнув, Ганс уставился куда-то вдаль.

– Я спустился и увидел, как отец бьет маму по лицу. Я никогда раньше не видел, чтобы он ее бил, и… – он поглядел на меня. – Биби, она же крошечная. В ней и полутора метров нет. А отец – чертов злобный огромный немец. Не знаю. Во мне… что-то взорвалось. Я прыгнул на него, и мы начали буквально драться там, на полу, и чуть не поубивали друг друга, пока не приехала полиция и нас не растащили.

– О, господи, м-м-милый. Мне так ж-жаль, – я даже не заметила, что начала стучать зубами.

Ганс обхватил меня за плечи и свободной рукой выкатил тележку из мясного холодильника.

– Нет, ничего. Для мамы это стало последней каплей. Она дала ему провести ночь в каталажке и сказала, что он не сможет вернуться домой, пока не прекратит пить. Он все равно козел, и они с мамой часто ругаются, но все равно все стало гораздо лучше, чем было.

– Так вот почему ты сделал эти тату?

– Ага, – сказал Ганс, останавливаясь, чтобы взять пару десятков коричных «хрустиков» с полки с хлопьями. – У меня всегда была повышенная тревожность. В школе я вечно все забывал и путал, потому что у меня СДВГ, а потом я боялся, что сделает отец, когда узнает про мои отметки. Я даже риталин не мог принимать, потому что от него тревожность только увеличивалась. Единственное, что помогло мне справиться со страхами, когда я был маленьким, это кино, так что, как только мне исполнилось восемнадцать, я пошел в тату-салон «Терминус» и начал делать это тату, – он улыбнулся и поглядел на свою руку, – чтобы эти ребята всегда были со мной, куда бы я ни пошел… Может, это звучит безумно, но это, типа, меня исцелило. У меня уже больше года не было панических атак.

Я хотела кивнуть, подытожить и оценить, но не смогла. Я, на хрен, даже дышать не могла. Это у меня вот-вот могла начаться паническая атака, и все из-за трех простых слов.

Тату-салон «Терминус».

На меня обрушился поток воспоминаний. И все – про Рыцаря. Все – про боль. Его тату-кресло, где он трахал меня, делал мне пирсинг и тату, поил меня, спал со мной. Как оно выглядело, опрокинутое, с выдранной начинкой, когда Рыцарь изрезал его в клочья своим выкидным ножом в припадке посттравматического психоза. Пожарная лестница, на которой Рыцарь признался мне в любви – и с которой столкнул меня несколько месяцев спустя. Обои в туалете, разрисованные сисястыми голыми дьяволицами, из-за которых я вечно чувствовала себя неполноценной, пока писала или блевала, выпив лишнего на пустой желудок.

– Стоп, – я щелкнула пальцами и поморгала.

Ганс замер возле тележки и уставился на меня, держа в руке коробку кексов.

– Малыш, ты в порядке?

Я повернулась к нему, тяжело дыша и прислушиваясь к стуку пульса у себя в ушах. Я хотела рассказать Гансу, что со мной. Что я знаю, как это – любить того, кто нездоров и агрессивен. Кого-то, кто никогда не сможет стать таким, как ты хочешь, даже в свой самый лучший день. Но я не могла найти слов.

Ганс бросил коробку в тележку и, наклонившись, заглянул мне в глаза. Между бровями у него появилась глубокая складка, серо-голубые глаза всматривались в меня.

– Детка, поговори со мной.

Я хотела. Я хотела разделить с кем-нибудь свою травму так же легко, как Ганс только что разделил со мной свою. У меня было столько боли, которую я даже никогда не называла вслух, потому что всегда старалась защитить Рыцаря. Я боялась, что люди не поймут этого, подумают, что он был просто еще одним агрессивным придурком.

«А может, он таким и был?»

Едва я раскрыла рот, чтобы сказать хоть что-то, в моих ушах зазвучал девичий голос. Голос счастливой девушки. Девушки, которая знала дурацкое прозвище моего парня.

– О, господи! Боже мой! ГДЧ? Это ты?

Обернувшись, мы обнаружили грудастую брюнетку в красной коротенькой маечке и свободных джинсах, которая проталкивалась к нам с продуктовой корзинкой в руках. Она напомнила мне Красную Шапочку, блуждающую в лесу.

Только гораздо страшнее.

– Боже мой, это действительно ты! Я так и знала! – Красная Шапочка обхватила Ганса за шею и вдавила свои сиськи ему в грудь. Он хохотнул на ее восторг и осторожно похлопал ее по спине. Наконец отпустив его, она заверещала: «Я обожаю твою музыку! Я каждый месяц хожу в “Маскарад” и Табернакль, только чтобы посмотреть на вас!»

– Черт! – воскликнул Ганс, и в его глазах зажглась искра узнавания. – Да ты же в прошлый раз была на сцене в поцелуйном соревновании!

– Каждый месяц! Но Трип пока еще не выбрал меня, – надулась она. И тут ее взгляд упал на меня. – О боже! Я тебя помню! Ты та девушка, что всем показала!

«Если я еще раз услышу это “О боже”…»

Я улыбнулась сквозь стиснутые зубы.

– Ну да. Это я.

– Ты просто потрясная! – Красная Шапочка воздела ладонь в воздух.

«Черт возьми. Теперь я еще должна с ней бить по рукам».

Стараясь не закатывать глаза, я без энтузиазма хлопнула своей ладошкой по ее ладони.

Снова обернувшись к моему парню, Красная Шапочка сказала:

– А что ты тут делаешь? Ты где-то тут живешь? О боже! Мы соседи?

Ганс открыл рот, но я перебила его, прежде чем он успел выболтать этой случайной фанатке свой домашний адрес:

– Он тут записывает альбом. Тут живет его продюсер.

– О боже! Правда? Это потрясающе! Жду не дождусь услышать новый альбом!

– Спасибо, – сказал Ганс, искоса глядя на меня. – Он скоро выйдет.

– Боже мой! А можно получить автограф? – спросила Шапка, роясь в сумке в поисках ручки и бумаги.

В конце концов Гансу пришлось расписаться на обороте чека с бензозаправки, на салфетке из «Макдоналдса» и на обертке от жвачки, прежде чем Красная Шапочка наконец от него отстала. Но перед этим она еще раз заключила его в особо тесные объятия с прижиманиями.

Как только она ушла, нарочно раскачивая своими выпуклыми бедрами, Ганс подхватил меня и закружил вокруг себя. Мои взлетевшие в воздух ноги в бойцовских ботинках едва не сшибли всю полку с кексами.

Ганс был так искренне счастлив, что я больше не могла дуться. Его в первый раз узнали на публике. Это был очень важный момент. Если он хотел зарабатывать на жизнь музыкой, ему просто необходимо было иметь фанатов. Много.

Даже таких симпатичных, с сиськами и ограниченным словарем.

Когда он снова опустил меня на ноги, я улыбнулась, радуясь его восторгам. Радость Ганса была заразительной, и я вскоре обнаружила себя блуждающей с ним между полок в мечтах о классных вещах вроде своего агента, студий записи и концертных туров. Вся важность нашего предыдущего разговора