Возрождение полевых цветов - Микалеа Смелтцер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вздрагивает, как будто я дала ему пощечину.
– О, Тайер. – Теперь я протягиваю руку и касаюсь его щеки, а он касается моей.
– Я разрушил твою жизнь, ведь так? – Он говорит это как будто в шутку, но я чувствую, что эта мысль причиняет ему боль.
Я качаю головой.
– Нет, Тайер, я имела в виду совсем не это. – Я провожу большим пальцем по его щеке и продолжаю: – Искалеченной, истерзанной девушке ты показал, что такое любовь на самом деле. До этого я и понятия не имела, что это такое. Влюбиться в тебя – это самое сложное и важное, что я когда-либо делала. И я об этом не жалею. Никогда не жалела.
Он выдыхает так, словно гора упала с его плеч.
– Все эти годы я с тревогой думал о том, как ты ко мне относишься; вдруг ты почувствуешь, что я тобой воспользовался или что-то в этом роде. Особенно учитывая историю твоей семьи. – Он печально качает головой. – Я не хотел быть причиной новых травм в твоей жизни.
– Тайер, поверь… – Я никак не могу привыкнуть снова так часто произносить его имя. – Ты – лучшее, что когда-либо со мной случалось. Я ни о чем не жалею. – Я обмакиваю хлеб в масло и решаюсь спросить: – Что случилось, когда к тебе приехал Лейт? Ты был в отчаянии. Это меня беспокоило. Мне стоило больших сил тебя оставить.
Он откладывает еду и ложится на бок, подперев голову рукой. На его лоб падает локон, и мои пальцы дрожат от желания его поправить, но я держу свои руки при себе. Не хочу торопить события. Тайер и я… с ним так легко, так естественно, и из-за этого трудно перейти на необходимую скорость.
– В основном он на меня орал, а мне как раз это и было нужно. Он говорил, что я только зря небо копчу и что я позор для памяти моего сына. – Он делает глубокий вдох, вновь погружаясь в боль потери. – Это помогло. Я начал понимать, как справиться с утратой и как пережить горе и научился направлять эмоции в более здоровое русло.
– Например? – с любопытством спрашиваю я.
– Ремесло… и все такое, – слегка покраснев, отвечает он.
– Ремесло?! – повторяю я, стараясь не улыбаться. – Не хочешь рассказать подробнее?
– Ну, терапевт заставила меня заниматься разными вещам, пока что-то не зацепит, – объясняет он, багровый от смущения.
– Хочешь, чтобы я из тебя клещами вытаскивала? – Он что-то торопливо бормочет, я не понимаю ни слова. – Что?
– Шитье, понятно? – помолчав, отвечает он. – Я начал шить собачьи бантики для Винни, и это хобби переросло в ремесло. Я шью одежду для собак. – Я смотрю на него, округлив глаза.
Неужели этот похожий на дровосека мужчина только что признался, что шьет одежду для своей собаки? Скорее всего, я не так его поняла. – Она сказала, что я должен найти что-то, что мне понравится, но чем я никогда прежде не занимался. Поэтому из списка пришлось вычеркнуть многие занятия, такие как столярное дело, растения, головоломки, – он перечисляет на пальцах, – походы…
– Ты любишь походы?
Я представляю Тайера на лоне природы, без рубашки, рубящим дрова, и задыхаюсь от этой картины. У меня вдруг вспыхивает желание пойти в поход.
– Мне это нравится, – с ухмылкой отвечает он, его глаза радостно блестят. – Я часто хожу. Ты со мной когда-нибудь сходишь?
– А там есть туалеты?
Его улыбка становится шире.
– Там есть деревья.
Я нарочито драматично вздыхаю, борясь с улыбкой.
– Думаю, это подойдет.
– Ты серьезно? Ты пойдешь со мной в поход? – На этот раз он выглядит ошарашенным.
– Конечно, почему бы и нет? – Я отставляю свою тарелку и ложусь на бок, повторяя его позу.
– Гм-м. Я думал, что тебе это не понравится.
– Пока не попробуешь – не узнаешь.
– Ты не ходила в походы в детстве?
– Нет, вот уж точно нет, – фыркаю я.
– Я возьму тебя как-нибудь. Знаю, сейчас тебе с мамой нагрузки хватает, но я обещаю, что когда-нибудь мы это сделаем.
– Я с удовольствием.
Я и правда хочу сходить с ним в поход, хотя это настоящее безумие.
Солнце начинает садиться, и я удивляюсь, что уже прошло так много времени. Тайер встает и начинает собирать тарелки.
– Я отвезу тебя домой, пока не стало слишком поздно.
Я помогаю ему все собрать, и мы возвращаемся по траве к его фургону.
– Я хочу как-нибудь взглянуть на все эти бантики и наряды Винни.
Он качает головой.
– Мне от этого теперь не отделаться, да?
– Да, – легко смеюсь я, – определенно.
В фургоне он держит меня за руку, наши пальцы крепко переплетены. Я смотрю на его кожу, золотисто-загорелую на фоне моей, и думаю о том, что больше никогда не хочу его отпускать.
Тайер высаживает меня у подъезда и чмокает в щеку. Отчасти я разочарована этим после нашего предыдущего поцелуя, но я понимаю, что он старается не торопить события.
Дома я обнаруживаю, что мама уже спит, а Джорджия сидит в кресле и вяжет крючком пинетки для ребенка.
Вот уж не думала, что доживу до того дня, когда моя сестра станет заниматься подобными вещами. Я улыбаюсь, видя ее такой счастливой и довольной. У нее замечательная семья, и она заслуживает счастья.
Заметив меня в дверном проеме, Джорджия подносит палец к губам, как будто я уже не заметила спящую маму.
– Как все прошло? – шепчет она.
– Потрясающе, – отвечаю я.
Она улыбается, убирает пинетки в сумку и встает, прижимая ладонь к пояснице. Указывает на кухню, и я следую за ней.
– Еще не так поздно, а у меня уже глаза закрываются. – Она зевает, прикрывая рот рукой. – Но позже я жду полного отчета об этом свидании. Ясно?
– Да. – Я игриво высовываю язык. – Как мама?
– Как обычно. – Она пожимает плечами. – Боюсь, времени у нее остается все меньше. – Джорджия обводит гостиную беспомощным взглядом. – Она борется, ей хочется продержаться как можно дольше, но… я… думаю, скоро все закончится. У меня на такие вещи
