Дело гастронома № 1 - Евгений Латий

– Прошу, мадам!

– Рехнулся?! Это чужая машина!

– Была чужая, теперь наша! Садись, – приказным тоном объявил он, и Тоня, поколебавшись, забралась в «Жигули». Он быстро сел за руль, захлопнул дверцу. Включил зажигание, поспешно тронулся с места, словно боялся, что жена может выйти и сбежать.

– Ты куда? – спросила Тоня, убедившись, что машина удаляется от дома. – Я же говорю: постирушки у меня сегодня!

– Ты ничего не поняла? Теперь у нас есть своя машина! – принялся вдалбливать жене Ширшов.

Тоня задумалась, затем, удивленно округлив глаза, взглянула на мужа.

– Ты хочешь сказать, она… наша?

– Окончательно и бесповоротно! – ответил Ширшов и развернулся обратно к дому.

И лишь когда он лихо подкатил к подъезду, Тоня осторожно спросила:

– Но откуда у тебя такие деньги?

– Тонь, ты можешь хоть раз в жизни не долбать меня идиотскими вопросами, а просто порадоваться? – возмутился он.

– Могу, но… Как снег на голову!

Ширшов молчал, держал руки на руле.

– Я и тебя водить выучу, – пообещал он и погладил жену по выпиравшему из-под плаща животику. Она улыбнулась.

– Откуда деньги-то?

– В рассрочку взял! Одну услугу приятелю оказал, а он смешную сумму запросил! На зарплате это не отразится, не бойся!

Тоня довольно вздохнула. Ширшов решил выдать главный козырь:

– Так что вопрос переезда на дачу решен!

– Ох, как мать-то обрадуется! – заулыбалась Тоня и представила, что весь салон машины заполнен рассадой, а их с мамой еле видно из-за обилия зелени. Заметив улыбку на лице жены, Ширшов попросил об одной услуге:

– Ты только матери пока ничего не говори! Она меня вконец задолбает своими расспросами! Скажешь так: один приятель за границу уехал, машину мне на лето оставил, езди, мол, чтоб не заржавела. Скажи: бесплатно оставил! Ну а потом, если все срастется, тыры-пыры и все такое прочее, мы ее тогда, возможно, и выкупим! Договорились?!

Тоня кивнула, прижалась к нему. Он обнял ее.

– А хорошо в своей машине, – вздохнув, прошептала она. И вновь зажмурилась и представила, как тонет в рассаде.

Усталая Зоя вернулась домой после работы. Раздевшись, прошла с сумкой на кухню, включила там свет и подошла к плите. Суп и рис с котлетами, стоявшие на конфорке, были не тронуты. Она нахмурилась и прошла в комнату сына. Тот лежал, уткнувшись лицом в подушку. Зоя присела на кровать. Над ней, на стене, висел портрет Блока.

– Ты что, заболел? – встревожилась она, дотронулась до лба сына.

Тот вдруг резко повернулся к ней, взглянул на нее.

– Мама, я совершил ужасный поступок!

– Что?! – Зоя всерьез перепугалась, даже вскочила.

– Не знаю прямо, как тебе и сказать…

– Да говори же! – крикнула Зоя.

– Ко мне пришел мой товарищ, сказал, что проигрался в карты и должен срочно отдать четыре тысячи рублей, иначе его убьют. Я знал, где у тебя лежат деньги, ну и дал ему эти четыре тысячи! Я заработаю, мам, и тебе отдам! Поеду в стройотряд летом, заработаю и отдам!

Зоя обмякла, простонала:

– Фу-ты, а я думала, что-то серьезное! Ты знаешь, как его фамилия, где он живет?

– Знаю. А тебе зачем?

– Пойдем в милицию и заявим об этом!

– Но я же ему сам отдал!

– Скажем, что он хитростью выманил у тебя эти деньги!

– Но я осознанно отдал. Я подумал, что всю дальнейшую свою жизнь буду мучиться тем, что мог спасти человека и не спас. Я бы не смог дальше жить с этой мыслью! Я отдам тебе эти деньги, мама! Клянусь тебе! Честное слово!..

Зоя была в смятении.

– Скажи только честно: это ты проигрался в карты? – подозрительно спросила она.

– Мам, я не играю в карты, ты же знаешь! Все, что тебе рассказал, чистая правда! Он даже заплакал, и я решил, что должен ему помочь! Или ты считаешь, что это дурной поступок?

Зоя молчала, не зная, что ответить сыну. Антон понял, что сейчас настал решительный момент, и решил идти напролом.

– Мне важно знать: это хороший поступок или дурной? – снова спросил он.

Зоя вздохнула, опустилась на рядом стоящий стул, ноги уже не держали ее, покачала головой.

– Как ты будешь жить с такой нежной и чувствительной душой?! – проговорила она. Затем погладила сына по голове, медленно поднялась и пошла на кухню. Антон двинулся за ней.

– Тебе жалко этих денег? Я их заработаю и отдам, клянусь тебе!

Зоя подошла к столу и начала разбирать сумку, вытаскивая оттуда кусок окорока, печень трески, гусиный паштет, банку крабов и другие деликатесы.

– Мне не жалко этих денег, но твой товарищ мог и обмануть тебя!

Антон сделал удивленное лицо:

– Зачем ему меня обманывать? И потом, я знал, что он играет. Они собираются по ночам, расписывают пульку. Играли по мелочи. А тут их понесло. Я его не оправдываю. Сейчас, уже трезво рассуждая, я бы отказал ему, но, когда он пришел ко мне, просто не смог! Понимаешь?

– Ладно! Я хотела купить тебе машину, чтоб летом ездить на дачу, на права же ты сдал, но теперь придется с этим повременить. Может, оно и к лучшему! Сейчас все так лихачат! – Она улыбнулась, повернулась к сыну, обняла его.

– Давай договоримся: ты больше никогда, не посоветовавшись со мной, не станешь принимать такие решения! Даешь слово?!

– Даю, – тихо выговорил он. Она подняла его лицо, на глазах сына блестели слезы. Она вконец растрогалась.

– Ну, все-все! Я не сержусь! Давай ужинать! Ты опять ничего не ел! Это какое-то наказание, – тяжело вздохнула она.

Потом зажгла газовую горелку, поставила суп разогреваться.

– Иди мой руки, а я пойду переоденусь! Устала как собака, – проговорила она и ушла в свою комнату.

Антон обнаружил среди свертков нежный окорок, понюхал его, отрезал кусок, намазал горчицей, отломил от длинного батона кусок и стал жадно есть. Включил маленький телевизор на кухне, показывали вечерние новости. Антон, не выпуская бутерброда из рук, вернулся к себе в комнату, увидел книгу Солженицына – край ее торчал из-под подушки – и застыл как вкопанный. Он слышал от друзей, что эта книга многим принесла несчастье, но то, что она обошлась ему слишком дорого, он понял только после разговора с матерью. Он со злостью взял ее в руки, открыл на первой странице и начал читать заново.

Было уже довольно темно, полковник сидел, покачиваясь, на качелях, когда во двор въехало такси. Из машины вышла Маша, направилась к подъезду. Скачко, заметив ее, поднялся и тихо, по-кошачьи, двинулся за ней, стараясь, чтоб она не заметила. Когда она схватилась за ручку двери, он шепотом окликнул ее по имени. Она ничуть не испугалась, повернула голову, и в этот миг он вынул из-под плаща букет роз, протянул жене.

– Поздравляю с днем рождения, Машенька! Ты уж прости меня! Вчера всю ночь проторчал на работе, спал четыре часа, хотя понимаю, что оправдания мне нет!

– Спасибо, – сухо ответила Маша и взяла цветы. Лицо у нее было грустное.

– У родителей была?

Она кивнула:

– Мог бы приехать или хотя бы позвонить. Папа с мамой опять обиделись.

– Я звонил, приезжал, шампанское в холодильнике стоит! Я себя не оправдываю! Даже работу свою чуть ли не возненавидел! Не сердишься? Ну скажи, нет?..

Маша вздохнула:

– Я вчера ночью чуть с ума не сошла! Ты не пришел, не позвонил. Что я должна была думать? Что ты борешься с преступниками или счастливо засыпаешь в объятиях чужой женщины?!

Она взглянула на него. Он натянуто улыбнулся.

– Ну, ясное дело, засыпаю в объятиях чужой женщины, – пошутил он.

У Маши округлились глаза, она бросила ему в лицо цветы. Они рассыпались, упали на землю.

– Дурак! – крикнула она и, хлопнув дверью, убежала в подъезд. Полковник поморщился.

– Действительно, дурак! Это надо же взять и такое сморозить, голова садовая!

Он шумно вздохнул, глянул наверх. На балконе стоял мужик в майке и курил, глядя на него. Полковник нахмурился и вошел в подъезд.

12

Андропов вошел в кабинет Брежнева. Он и раньше, за пятнадцать лет руководства КГБ СССР, не раз бывал в этом кабинете, где решались такие важные вопросы, как начало войны в Афганистане, репрессии по отношению к физикам и правозащитникам Орлову и Сахарову. Да и деликатная и сложная история с писателем Солженицыным тоже не раз обсуждалась в стенах этого кабинета. Андропов понимал: его взлет был возможен только потому, что он всегда умел играть на честолюбии Брежнева и немало поспособствовал созданию его культа. За это Брежнев позволил ему и КГБ значительно расширить контроль над всеми сферами жизни государства и общества. Не говоря уже о зарубежных странах, куда переправлялись огромные деньги лидерам компартий и тем общественным деятелям, которые поддерживали СССР. «Вот так, мои дорогие Ильичи», – сказал он тихо в адрес больного Брежнева и огромного портрета Ленина, который висел на стене за спиной у Леонида Ильича.

Увидев Андропова, Брежнев приветливо взмахнул рукой, приглашая подойти. Андропов подошел.

– Дорогой Леонид Ильич! Разрешите доложить: приступил к обязанностям секретаря ЦК КПСС! Заверяю вас, что на новом посту полностью оправдаю ваше доверие, с честью буду служить интересам родной коммунистической партии и советского народа!