Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин

От голосования Андрей уклонился.

Кто-то потребовал ответа от воздержавшихся. После изрядного шума Яснов сказал:

— А я просто не уверен, что имею право решать такой вопрос. Моральное право.

Это возмутило прямолинейных:

— Как так?

— Элементарно просто. Человек всю жизнь мечтал о профессии летчика. И его можно понять, когда он скрыл случай, который закрыл бы ему доступ в училище.

— Уж не оправдываешь ли ты его? — спросил комсорг училища.

— Если б знал — оправдываю или нет,— то не воздержался бы, а голосовал определенно. Рядовая логика.

Остальные воздержавшиеся присоединились к нему.

Тогда спросили Андрея:

— А Пестов вообще не голосовал. Почему?

Андрей ответил коротко:

— Слабы мы решать такой вопрос.

Такое заявление, конечно, вызвало бурю протестов. Однако Андрей не смутился.

— Вот ты скажи, да, именно ты: почему ты тут оказался? Мечтал? Неправда! Ты случайно попал сюда. Да, тебе нравится летать, но призвание твое — работать штукатуром. Замазывать дыры. Неужели ты ни разу не сравнивал, как управляешь машиной ты и как Лисняк? Сравнивал, и не раз! У тебя самолет превращается в воздухоплавающее корыто, а у него — в птицу! — Андрей обратился к Семену.— А ты? По наследству попал сюда. По дороге отца, честь ему и хвала! А ведь тебе в сто раз лучше на земле, чем в небе. Форсить перед девчонками — это ты умеешь. А вот летать никогда не будешь уметь. А он — уже умеет!

Это были направленные удары.

— А я? — спросил Андрей.— Почему я тут? Когда я сравниваю себя и Лисняка, как мы управляем машинами, я всегда смеюсь над собой. Вот почему мы и слабы. Конечно, решение принято. Тем хуже для авиации. Все, что имел вам сказать.

Он спросил себя: «А почему не встал сразу? Почему не защитил?» Ответ пришел тут же: «Струсил? Не струсил, но смолчал, не знал, что сказать, а ведь знал! А это — одно и то же, что и трусость…»

После собрания к Андрею подошел Семен. Глухим, но самоуверенным голосом он протянул:

— Ты, Пестов, заработаешь! Что-то умным стал.

— Иди ты! — отрезал Андрей.— Уж не драться ли будем?

— Будем!

— Давно я не дрался. Но ты не забудь перед дракой выпить бесалола, а то будет гигантское расстройство желудка. Я не хочу с тобой говорить.

Андрей оттолкнул Семена. Он знал, что тот не бросится догонять, и ушел, не оборачиваясь.

Теперь Андрей догадался, что нужно делать.

Но действовать без согласия Лисняка он не хотел.

Что он знал про него? Очень мало. Но был человек, который нравился, который попал в беду. Глядя в свое прошлое, он мог бы остановиться, смириться, остаться тем, кем он был, но этот человек не смирился, не остановился, он пошел дальше, хотя пошел ценой такого шага, который в современной морали расценивается как преступление.

Андрей боялся одного: как бы не умерла в эти часы мечта у Лисняка. Конечно, если бы он знал его лучше, то не боялся бы за него. Андрей думал: «Главное, чтоб мечта держала его до последней минуты, не отпускала до тех пор, пока она ему не будет в тягость».

Он нашел Лисняка в читалке. Сел рядом, положил пальцы на твердые руки. Лисняк не шевельнулся.

— Трудно,— сказал Андрей,— я знаю.

Лисняк не ответил. Андрей повторил свои слова, добавив:

— Но нужно держаться до последней минуты.

Лисняк опять не ответил.

— Хорошо,— сказал Андрей.— Понимаю тебя. Ты прав. Прав, что не отвечаешь мне. Я не заслуживаю. Я в твоих глазах — баловень. Понимаю. Но ты еще изменишь свое мнение обо мне.

Лисняк не ответил.

— Тоже верно. Кому ты можешь верить сейчас? Никому. Но себе ты должен верить.

Андрей ушел. Он долго ходил по училищным коридорам, потом пошел на спортплощадку, покрутился на перекладине, но это его нисколько не успокоило.

Была дорога каждая минута, потому что в любую минуту те, от кого все зависело, могли принять окончательное решение.

Андрей сказал друзьям:

— Нужно новое комсомольское собрание. Я дам повод.

— Без смертельного исхода? — спросил Яснов.

— Не уверен.

— Уже обнадеживает. Спасибо.

— Все зависит от вас,— сказал Андрей.— Постарайтесь разорвать меня на множество кусков.

— Придется собирать — не очень весело.

— Зато я буду спать спокойно: друзья собирали меня по клочку.

— Согласен,— сказал Ивашин.— Слово за тобой. Точнее, дело. Мы не подведем.

Утром курсантам по плану предстояли самостоятельные полеты.

Уже на аэродроме Андрей узнал, что Лисняку летать запретили.

— И навсегда,— добавил сам Андрей. Для него решение командования не явилось неожиданностью.

Он отыскал глазами Лисняка. Тот сидел в стороне, под деревянным навесом, на старом колесе, и смотрел куда-то в степь.

Руководитель полетов объявил:

— Пестов — в машину.

Андрей подошел к Лисняку.

— Проводи меня. Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты обязан проводить меня.

Лисняк поднялся, но в лицо Андрею он не смотрел.

Когда они подошли к самолету, Андрей быстро заговорил:

— Знаю, ты бы хотел выйти в последний полет. Каждый хотел бы. В твоем распоряжении всего одна минута. Вместо меня. Быстро. Одна минута. Решай. Или будет поздно. Я могу передумать. Могут помешать. Быстро!

Глаза Лисняка благодарно сверкнули, но сверкание их показалось Андрею вспышкой невероятно большой зарницы, будто глаза были горизонтом, а сверкала душа. Лисняк проворно забрался в кабину, закрыл фонарь, надел там шлемофон и увел с собой в небо зеленую машину.

Андрей лежал на бетонной плите и глядел в небо, где светлой птицей шла его машина. Он знал, что если те полчаса, которые положено пробыть в небе, он пролежит здесь, то никто не догадается, что вместо него в небе Анатолий Лисняк. Никто не подойдет к нему. Кто будет причинять боль?

Руководитель полетов всегда доверял Пестову и в последнее время не проверял его готовность.

— Ты пилот по призванию,— говорил он Андрею.

И вот теперь Андрей злоупотребил доверием. Мысль о доверии заняла в его сознании ничтожно малое время, но она появлялась. Можно было объяснить ее появление внутренней совестью Пестова, но можно было серьезно ошибиться потому, что Андрей, решив использовать любые обстоятельства, сознательно выключил руководителя полетов из соучастников. Андрей знал, что его ждет в худшем случаем гауптвахта и строгий выговор от комсомольского собрания.

Лисняк выполнял в небе не то, что было запланировано. Урок был посвящен переворотам через крыло,