Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин

А сам Андрей никак не мог догадаться, куда увезли его друзья. И только тогда, когда ему сказали:

— Забирайся в машину, осторожнее,— он понял, что оказался возле какого-то самолета. Он прижал ладони к белому металлу. Голова закружилась. Но он взял себя в руки. Друзья помогли ему забраться в самолет.

Яснов усадил Андрея как раз на то место, где должен сидеть пилот.

— Понял? — спросил он.

— Понял,— ответил Андрей. Рука его метнулась вперед, пальцы легли на приборную доску.

— Это вариометр,— сказал Яснов.

— Понимаю,— ответил Андрей. Его пальцы скользнули дальше.

— Индикатор курса.

— Да, да…

— Это…

— Я знаю, авиагоризонт.

— Ага, Андрей.

— Высотомер. Указатель скорости. Тахометр,— называл Андрей, а пальцы его скользили по приборам. Потом вдруг они беспорядочно заметались по щиту. Андрей называл: это указатель поворота. Да? Я знаю — да. Компас. Опять вариометр.

Он откинулся на спинку сиденья, опустил руки,

— Полетим? — спросил Андрей.

— А ты хочешь? — ответил Яснов.

— Хочу.

— Ну, полетим. Не бойся, буду рядом. Ребята! — Яснов повернулся к друзьям.— Мы сейчас полетим. Освободите машину. Все в порядке, пилот?

Пилот ответил:

— Машина готова к полету.

Яснову поверили все, и Андрей — тоже.

Когда они остались в машине одни, Яснов взял руку Андрея.

— Смелее. Я рядом. Или ты передумал?

— Нет, нет! — Андрей подался вперед.— Полетим! Хорошо. Быть за инструктора?

— Это же учебный. Я понял. Ты этого и хотел?

— Потом, Андрей. Не сейчас. Об этом — потом.

Подготовка обоих заняла немного времени.

— Ну, полетели? — спросил Яснов.

— Да, да,— ответил Андрей.

— Начинай. Не бойся. Все идет хорошо.

При взлете Яснову пришлось трудно. Только на высоте тысячи метров он облегченно вздохнул, удивившись, однако, тому, что ошибок Андрей сделал много меньше, чем он ожидал.

— Ну, Андрей…— прошептал Яснов.

— Что ты сказал?

— Знаешь, я думал…— начал Яснов, но Андрей прервал его:

— Тише!

Андрею почудилось, что в тумане, из-за которого он ничего не видел, все яснее и яснее вырисовываются какие-то небольшие диски, застекленные, усыпанные какими-то точками и полосками. На одном из дисков мелькнул контур самолета. Машина набирала высоту — понял Андрей. Но в тумане все опять смешалось, когда Яснов развернул машину. Однако, как только машина выровнялась, диски снова стали вырисовываться в туманной пелене.

Палец Андрея коснулся стекла, как раз в том месте, где была в этот момент стрелка тахометра. Яснов увидел палец друга и тут же изменил число оборотов: стрелка поползла в сторону, палец двинулся вслед за ней.

— Андрей! — закричал Яснов.— Посмотри вниз! Там — море. Твое Каховское море. И — Никополь! — Он повел машину вниз, и Андрей увидел перед собой водную гладь, водохранилище с белыми речными трамваями, спешившими по своим важным делам. Увидел городские крыши — оранжевую и зеленую мозаику. Увидел телемачту: в нее превратили старую, еще довоенной постройки, парашютную вышку.

— Вижу, вижу,— сказал Андрей. — Разреши, я сам.

— Ну, давай, давай!

Он вел себя в небе как мальчик, вырвавшийся из тесного мира на широкую дорогу.

И когда они, не слишком скоро, вернулись на аэродром, друзья, предупрежденные по радио Ясновым, счастливые, но все-таки растерявшиеся, не сразу смогли настроиться на ту внутреннюю волну, на которой уже работали сердце и воображение Андрея Пестова.

Они впятером пошли к аэровокзальчику, к своей «Волге».

— Это не чудо,— сказал Андрей.— Это — вы.

— Разве чудес не бывает? — спросил Стецко.

— Вы и есть чудо,— ответил Андрей.

В эту минуту он имел право так сказать.

Рядом с их «Волгой», возле машины такси, стояли отец и мать Андрея. Друзья отстали. Андрей пошел один.

— Не бойтесь,— говорил он по пути,— я вижу. Еще не очень хорошо, но вижу.

Он шагал широко, шел упругой походкой, словно каждый толчок ногой был одновременно толчком и для взлета куда-то ввысь, но шел он по своей земле, по земле, принадлежавшей в эту минуту только ему одному — большому земному человеку.