Три холма, охраняющие край света - Михаил Успенский

Я снова оказался в Блэкбери-холле, лицемерно улыбался герцогине, делал вид, что узнаю старых добрых слуг, благосклонно выслушивал возмужавшего узурпатора Теренса и всё надеялся, что парень сам управится с мамашей, выполнив половину моей работы. А он, исполненный коварства, отделывался болтовнёй о муштре в военной школе Сандхёрста и о радостях студенчества в Сент-Эндрюсе и Оксфорде. Он даже имел наглость заикнуться о какой-то там девице - только конкурирующих младенцев мне не хватало!

Профан ждёт случая,

Повелитель Грёз сам повелевает случаем!

Кроме того, в жалкой лавчонке, затерявшейся среди кучи подобных на окраине Эдинбурга, я встретил… самого себя!

Да, я увидел свой истинный облик, давно утраченный, украденный у меня завистливым Азатотом, тот самый, из которого он исторг меня и поместил в тленную человеческую оболочку. Некогда наполнявший ужасом Вселенную, ныне он беспомощно висел на стене, словно снятая со зверя шкура или чучело. Многочисленные, видевшие Начало Мира, очи потускнели, стальные щупальца, сокрушавшие тела Молодых Богов, размякли, но суставные когти и клыки в пасти по-прежнему сочились смертоносной влагой, а хвост готов был дробить кости и черепа!

На какое-то время мне изменила обычная каменная невозмутимость, ибо я трижды воззвал к Шуб-Ниггурату и сплясал бешеный хармамут иннуитов, населяющих ледяные пустоши Лэнга.

Должно быть, хозяин лавчонки заметил моё возбуждение, потому что потребовал с меня десять фунтов, десять фунтов! Да все богатства туманного Кадата был готов я отдать за вновь обретённую сущность!

Ад, гнездившийся в моей груди, ликовал. Отныне для Повелителя Грёз не существовало запретного.

Элигор и Алгор, неотступно сопровождавшие меня, изобразили на своих звериных мордах нечто вроде усмешек. Пригрозив хозяину безмерными муками Скрытых Казематов Дагона, они заставили его сбросить пару фунтов. Да ещё потребовали в качестве бонуса пару боевых перчаток КГБ с канавками для стока крови! Такая мелочность могла бы показаться мне трогательной, когда не была столь отвратительна.

Всё вершилось по моей воле в решающий день.

Герцогиня поехала к Уотт-Эвансам; у слуг был выходной; надзиравшие за мной гиганты предались любимому занятию - слизывали утреннюю росу в старом розарии. В довершение всего ненавистному наследнику позвонила та самая девица, чьи сомнительные достоинства он мне простодушно расписывал, и предложила сопляку совместную поездку на континент, в Барселону, ради праздного и дорогостоящего участия в каком-то бессмысленном людском сборище. Безмозглый транжир моих сокровищ, он собрался за несколько секунд.

Там он и останется - в Барселоне. В древнем городе, населённом сочувствующими мне духами.

Сперва я у него на глазах в клочья растерзаю девицу; потом…

Я поднялся в кабинет уничтоженного герцога Родерика и открыл потайной сейф. Шифр я знал, потому что отныне для меня не было тайн. Из сейфа я извлёк всё, что могло мне пригодиться в дальнейшем.

Смертоносную оболочку я тщательно свернул и убрал в портплед вместе с несессером. В обширном гардеробе герцога выбрал скромный костюм - такой, чтобы не отличаться от семи миллиардов других людей. Блэкбери-холл остался позади.

Беспечный немолодой байкер за одну упаковку пива «Килкенни» взялся подвезти меня до станции. Бедняга. Йа-а! Хастур! Хастур! Хастур!

ГЛАВА 24

Многие, многие места на свете претендуют на высокое звание Пупа Земли. Среди них и Великая Пирамида, и Вавилон, и Элефсин, и Гладстонберри, и Мачу-Пикчу, и Геок-Тепе. Всякому лестно в таком месте обитать, особенно в разгар туристического бума.

Куда меньшее количество географических точек хотели бы назваться Центром России, но их тоже штук пять минимум.

Вот в одной из таких точек, прозванной дальнобойщиками Ашотовым Пятачком, и находились сеньор Понсиано и Вера Игнатьевна. Точка эта расположена чуть дальше Перми, но чуть ближе Улан-Удэ.

Уфологи и газетчики поспешили объявить её некой феноменальной Зоной, где отказывают геодезические приборы, а люди начинают видеть маленькие зелёненькие тарелочки и вступать в неформальную связь с Космосом.

Если это и впрямь феномен, то он административно-территориального происхождения. Вот уже в течение многих лет две сопредельные республики, две сопредельные области и два сопредельных района не могут определить, кому именно из них принадлежит данный участок автомобильной трассы евразийского значения. За последние годы менялись не только границы, менялась и сама трасса: она постоянно ремонтировалась, петляла, спрямлялась, объезжала самоё себя и даже чуть было не превратилась в настоящую ленту Мёбиуса, да люди вовремя спохватились, потому что жизнь и без того непонятная.

Разумеется, ни обе республики, ни обе области, ни оба района вовсе не горели желанием объявить данный участок своим - ведь тогда придётся делать ямочный ремонт и разбираться со всеми происшествиями, ставить новую таможню, дорожные посты и всё такое.

Поблизости не было даже населённого пункта, который кормился бы с проезжающих.

Наконец окутанный легендами человек по имени Ашот воздвиг на обочине шофёрскую чайную из лёгких конструкций. Так было положено основание Ашотову Пятачку. Преемники Ашота построили в этой дорожной Швейцарии автозаправку, гостиницу с девочками, центр техобслуживания и казино, медпункт, филиал банка и всё, что полагается уважающему себя городу порто-франко. Потом гордость повелела им воздвигнуть и монумент, обозначающий Центр России.

Известный дорожный душегуб Салават даже соорудил на ближайшем пригорке часовенку, и часовенка вышла такая белая и пригожая, что, казалось, её обронил, пролетая, какой-то растяпа-херувим. Душегуб же, заручившись небесным покровительством, продолжил свои дела с удвоенной силой.

Как порадовался бы легендарный Ашот-основатель, если бы смог выбраться из-под асфальта! Хотя по сравнению с параллельно идущими московскими событиями это выглядело совершенной мелочью.

Ашотов Пятачок исправно платил всем властям, всем бандитам и всем автоинспекторам, и ещё на жизнь хватало.

Тут заключались сделки, тут разбивались сердца, тут тратились и приобретались состояния, тут много чего творилось.

Безнаказанно и беспошлинно миновать бойкое место смогла бы разве что крупная банда байкеров, да и то не всякая. Даже пресловутый Соловей Одихмантьевич со своим пресловутым свистом смог бы тут устроиться разве что подсобным рабочим на ресторанной кухне.

Тут вполне могло окончиться и совместное странствие каталонского жандарма с русской учительницей. Слишком щедрыми были пассажиры, слишком темны ночи на российских дорогах…

- …Вот на него мы стрелки и переведём! - радостно сказала Вера Игнатьевна. Сеньор Давила тем временем внимательно разглядывал лимузин, из которого вылез его преследователь.

Такого автомобиля на Ашотовом Пятачке ещё не видали.

Это был длинный розовый «Кадиллак-Дилдо», он же «членовоз», оборудованный в своё время специально для лесбийских свадебных путешествий кинозвёзд и миллионерш. Эмаль цвета нежной древнегреческой зари покрывали грубые бурые изображения - пентаграммы, тринакрии, руны, раскоряченные чёртики, алхимические символы. Да, без их могучего покровительства «Кадиллак» нипочём не заехал бы так далеко по российским дорогам.

Но не один сеньор Понсиано дивился чуду - все собравшиеся на Ашотовом Пятачке дальнобойщики с подругами, гостиничная прислуга, водители и пассажиры, банковские клерки и поварята, дорожные грабители в мундирах и без мундиров стояли с открытыми ртами, а из заправочных пистолетов лился впустую бензин.

Только огнеопасный запах и привёл людей в чувство.

Странный то ли водитель, то ли пассажир лесбийского дворца на колёсах стоял посреди образованного фурами и легковушками круга и озирался, хищно вскинув руки. Его серый фланелевый костюм был весь помят и покрыт зловещими пятнами. Чудак что-то выкрикивал, но слов было не разобрать за рёвом двигателей.

- Учись, Анискин! - воскликнула Вера Игнатьевна, поправила шляпку и решительно перешагнула через ограждение. В руках у неё была яркая коробка из-под какой-то техники.

- Куда, сеньора… - начал было сеньор Понсиано, но смолк.

Все ротозеи с грабителями внимательно смотрели, как решительная женщина походкой модели приблизилась к фланелевому чудаку и сунула ему в скрюченные пальцы разноцветную коробку.

Фланелевый лесбиян принял дар, старомодно поклонился, подпрыгнул, развернувшись в воздухе, вернулся к розовому кадиллаку и залез в салон.

Вера Игнатьевна отряхнула ладони и тоже вернулась на прежнее место, где трепетал в худших ожиданиях сеньор Давила. - Ну, мы чистые, - сказала учительница. Барселонец ничего не понимал.