Андрей Соболь: творческая биография - Диана Ганцева

пришел час, когда не жаль и радостно отдать свою жизнь…». Казалось, революция принесла свободу. Стало возможным жить под своим именем, и даже поступить, ему — еврею, в IV школу прапорщиков в Петербурге. Но изменив государственное устройство, революция не изменила сознание людей. Впервые Андрей Соболь почувствовал это в школе прапорщиков, где царил «густой душок юдофобства»24, и откуда пришлось уйти, не окончив курса, но успев, однако, по ходатайству Б. Савинкова получить назначение в 12 армию комиссаром Временного правительства. И именно там, на фронте, стало очевидным: «конец будет плохой для всех» (из письма Соболя Вл. Лидину). Менее чем через полгода на смену прежним надеждам приходит разочарование. «…Нет свободной России — вместо нее вакханалия свободы; нет любви к родине — ее заменило равнодушие; нет борцов за свободу — есть беглецы с революционных постов, беглецы с поля битвы, где решаются судьбы революции, России, мира… Неужели конец всему? И надо сложить руки и дать грязному потоку контрреволюции смыть все, что было куплено столь дорогой ценой?» — эти возмущенные и гневные слова А. Соболь выплеснет в своих статьях. В письмах будет звучать лишь горечь и страшная усталость, кошмаром станет осознание собственного бессилия, бесполезности всяческих действий при необходимости действовать: «4 октября …я уже третью ночь не сплю, а завтра утром назад: доканчивать начатое, снова и снова прилагать все усилия, чтобы хоть слегка прозрели люди, чтоб поняли, как безумно и слепо они губят революцию, страну, себя…»; «18 октября… толпа хулиганствующих солдат разгромила гауптвахту и освободила 32 арестованных — все уголовные. И все потому, что утром было запрещено торговать казенными вещами. И эта толпа бросилась, по дороге избив двух неповинных офицеров, требуя смерти коменданта и т. д… Опять речи к прибывшим частям, опять уговоры, опять разъезды — это пока. Что будет дальше — посмотрим…»

Каторга в свое время развенчала идеи сионизма и привела А. Соболя к эсерам, эмиграция заставила разочароваться в романтике террористического движения, а реальность Первой Мировой войны разрушила романтизированный образ революции и ее защитников. И когда в октябре на Северный фронт в штаб 12-й армии придет «известие о восстании в Петербурге», Андрей Соболь будет писать жене и друзьям: «Мы сейчас расплачиваемся за ошибки тех, кто нянчился и сентиментальничал с большевиками…», «…самое страшное во всем, что окончательно и бесповоротно пришел его величество Хам и тяжелыми сапогами придавил все, плюнув на все…» Можно сказать, что революцией для А. Соболя были Февральские события, а Октябрь так и остался восстанием, переворотом, когда знамя революции было сорвано, а «вместо него поставлено другое, черное и кровавое» 25.

1917 год оказался для Соболя годом молчания в творчестве и самоопределения в жизни. Его статьи и письма26 были попыткой увидеть мир, революцию и себя в ней. Художественное освоение этой темы, определившей направление всего дальнейшего творчества писателя, он предпримет только в первом послереволюционном году.

Роман А. Соболя «Бред» — одно из первых произведений о революции не только в творчестве А. Соболя, но и в литературе того периода вообще. Он был начат в 1918 году в ошалевшей от революционных событий Москве, главы из него писатель читал на даче М. Волошина в белогвардейском тогда Коктебеле, заканчивал же его в голодной Одессе 1920 года, как приговора, ожидавшей то интервенции, то красного террора. Но лишь в 1922 году роман увидел свет27. Критика с первого взгляда увидела в нем «уродливое отражение современности в расколотом зеркале старого сознания» и больше не возвращалась к «идейной неразберихе»28 романа.

В отличие от большинства первых послереволюционных произведений, авторы которых пытались уловить, услышать и запечатлеть «музыку революции», роман «Бред» представляет попытку понять, что, как и почему произошло. Сам бывший партийный агитатор, бывший эсер, бывший террорист, не понаслышке знакомый с революционно-политической кухней, А. Соболь пытается препарировать революцию: показать, как зарождаются революционные идеи, как зреют они в сознании людей, ими проникшихся, как выплескиваются потом кровавым бунтом, неуемным, непредсказуемым. Словно иллюстрируя расхожую ленинскую цитату о «социальной революции в отдельно взятой стране», А. Соболь рисует картину «революционного переворота» в небольшом уральском городке Битире, в котором легко угадывается всегда славившийся своими ярмарками Ирбит29.

Начинается все достаточно просто и традиционно для социально-психологической драмы. Ярмарочный городок, приезжая опереточная труппа, любовный треугольник: солистка труппы Наталья Павловна Синявина с «огромными темно-синими глазами» и «длинными, густыми и как-то странно ленивыми ресницами» (21), тенор Иван Васильевич Богодул, «бывший премьер одного крупного оперного театра на юге», который ради любви своей «бросил серьезный театр, друзей, поклонников и стал петь на грязных подмостках, прыгать и скакать под опереточные польки и мазурки» (21), и «бывший поручик Георгий Николаевич Позняков, безрукий, лишившийся руки под Саракамышем» (16).

Вообще в творчестве А. Соболя сюжет взаимоотношений мужчины и женщины обычно сводится к триаде героев, каждый из которых имеет собственное, переходящее из произведения в произведение амплуа. Останавливаться на этом не имело бы смысла, но этот в общем-то банальный любовный треугольник в контексте всего творчества писателя становится метафорой общественной жизни пореволюционной России, терзаемой войнами и бунтами. А потому рассмотрим представленный сюжет и его участников более подробно.

Вершиной треугольника у А. Соболя становится женщина. Заимствованная у Блока метафора России-женщины, жены проходит через все творчество писателя, обретая множество ликов. Однако если в ранних произведениях эта метафора прочитывается лишь как возможная, то в романе «Бред» сопоставление личной судьбы героини с исторической судьбой России впервые заявлено напрямую — в описании состояния поручика Познякова, который «как всегда, думая о Наташе, вспоминал о России, и та, и другая, каким-то необъяснимым чувством в сознании сплетались воедино, и образ той и другой были слиты в одном представлении, и одними и теми же словами и одними и теми же мыслями думал о них, молился на них и болел замирающей от горячей непостижимой тревоги душой» («Бред», 37). В более поздних произведениях эта связь будет присутствовать имплицитно, как, например, в повести «Человек за бортом» (1923), где герой Игорь, белогвардейский офицер, едва оправившись после тифа и тяжелого ранения, кидается в круговерть гражданской войны в поисках своей любимой, красного комиссара Лиды: «Не знаю, для чего, но ищу ее. Не найду тут — к югу двинусь, к бесу на рога, но разыщу ее… Единственную… Белую деву… синюю птицу… красный цветок…» («Человек за бортом», III, 44). Не трудно заметить, что цветовая гамма образа соответствует цветам флага Российской Империи. Таким образом, в историях своих героинь А. Соболь раскрывает