Четвертый берег (СИ) - Кленин Василий

— Пожалуй, мы согласны, — без всякий заискиваний и велеречивости ответил Робер.

Элиах Простак выразительно кашлянул.

— Ах да, — спохватился Шаперон. — Ваша Светлость, среди нас волею судеб оказалось немало честных английских ребят… Что не стали смиряться с порядками своих командиров…

Так вот почему Простак всё время молчал! Вот откуда у него ярко выраженное телосложение лучника. Английский йомен. И наверняка в лесах Нормандии таких немало. Кто отказался возвращаться на остров и продолжил грабить местное население уже без прикрытия короны.

«Английские бриганды, конечно, ничем не хуже французских. При должной муштре из них так же легко выбивается дурь и вколачиваются нужные навыки. Но, если такой отряд окажется напротив английского войска…».

Тут было о чем подумать.

«Но ведь есть же еще бургундцы!».

— Мы что-нибудь придумаем! — уверенно кивнул Наполеон.

Глава 11

Головорез в остервенении отбросил от себя недошитую куртку. Еще и плюнул вслед. И только потом обнаружил, на него смотрит начальство. Здесь, под Парижем — наивысшее начальство. Парень побагровел, но не потянулся за стеганкой, а даже как-то набычился слегка.

— Что, солдат? — криво усмехнулся Гванук. — Отлыниваешь от службы? Ты не несешь караул, не занимаешься на плацу. Неужели стегать куртку — это такая тяжелая работа?

— Сиятельный! — гренадер вскочил на ноги и отдал честь. — Братва не даст соврать, я не отлыниваю от службы. Я не трусил в бою. Но это…

Он брезгливо махнул рукой на стеганку.

— Зачем нам это?

— Запомни, парень: у врага надо перенимать всё самое ценное. Так его и победишь. И французы, и англичане такое повсеместно носят. А я уже убедился, что в этой стране воевать любят и умеют…

— Это — полезное? — фыркнул солдат, но, одумавшись, вытянулся в струну. — Виноват, господин бригадир! Но я видел эти стеганки у англичан. Грязные, вонючие, стесняют движение. Зачем они нам?

— И я видел, солдат. И сначала спросил, прежде, чем умничать и делать выводы. Потом померил сам. Да, неудобно двигаться. Но доспех лежит на теле заметно лучше, чем просто с рубахой. А видел ты, что у некоторых англичан, кроме курток вообще нет доспеха? Так вот, они сами по себе защищают неплохо. Латы, как у тутошних рыцарей, без таких стёганок вообще носить невозможно.

Головорез оставался неубежденным. Но у Гванука имелся в запасе еще один аргумент. Именно он для бригадира стал решающим для того, чтобы отдать всей бригаде приказ: в свободное время шить поддоспешники (или перешивать трофейные под себя).

— В этих куртках тепло.

— Тепло не то слово, господин бригадир! — поддакнул солдат. — Жара в них смертная! Вечерком в карауле — еще ладно. А полчаса мечом помашешь — и весь пылаешь!

— Поверь мне, скоро ты будешь жалеть, что у тебя всего одна стеганка, — улыбнулся Гванук. — Ты когда-нибудь слышал про снег? Или лед?

Тот удивленно помахал головой. Ну да. Судя по крупному носу и кудряхам на голове, Головорез был с Цейлона. Откуда ему? А вот О в детстве снег даже в руках держал. Лёд — тот был только в горах. Но всё равно представление о нем имелось.

— Зимой здесь будет так холодно, что дожди превратятся в твердую белую крупу. Через полгода здесь всё станет белым. Снег засыплет поля, леса, города и не будет таять до весны. Реки станут твердыми, и по ним сможет пройти хоть целое войско. Это лёд.

Солдат слушал бригадира с выпученными глазами. Недоверчиво, словно, бабкины сказки.

— Будет очень холодно, парень. Так что шей, да потолще.

«Ай да, молодец! — иронично похвалил себя Гванук. — Столько пользы принес Армии. Убедил целого солдата делать поддоспешник. Что угодно, лишь бы не идти в Разброд».

Разбродом офицеры Пресвитерианцев называли лагерь Орлеанской Девы. И идти туда, действительно, не хотелось. Французов было втрое меньше, чем Пресвитерианцев, но территорию они занимали чуть ли не большую. Всё больше знатных рыцарей присоединялось к Жанне д’Арк, и у них было очень странное представление о том, как надо жить во время боевого похода. Вернее, каждый понимал это ровно в меру своих возможностей. Некоторые нобили окружали свои шатры целым минилагерем из слуг, придворных, шлюх, мастеров. Всё это варево жило бурно: пьянки, дуэли, охоты и тому подобное. Простолюдины стремились не отставать, разве, что на меньшие деньги.

Французы задирали и Пресвитерианцев. Не по злобе, а из своей странной гордости и лихости. Самое печальное: Пресвитерианцы видели, как живут союзники, и это не могло не вызывать у них зависти. Зависти к нехорошему.

Гванук уже не раз намекал союзникам, что Армия не должна так жить. По крайней мере, на войне. Но толку от намеков не было. Это злило. Как злила вся эта непутевая осада Парижа, которая ни к чему не вела. Огромное войско (около пяти тысяч Пресвитерианцев и более полутора тысяч французов) прожирало ежедневно кучу денег и не приносило никакой пользы.

Сегодня утром Гванук проснулся настолько злым, что решил поговорить с Жанной четко и предметно. На заседании штаба этого делать не хотелось — французы слишком щепетильны и из-за оскорбленной гордости могут отреагировать совершенно неадекватно.

Но не Жанна. Эта женщина на удивление разумна и спокойна. Она могла быть яростной и полной боевого огня (бригадир О уже успел столкнуться с этим), но совершенно спокойной, если кто-то пытался ее уязвить. Он даже как-то спросил у Девы, откуда у нее столько терпения. Та грустно улыбнулась:

«Вам надо просто перенести инквизиторский трибунал, мой друг…».

И Гванук отстал.

Увы, терпение было только у Девы. Окружающие ее дворяне пыжились, как павлины, меряясь размерами своих хвостов. Они кичились чистотой крови, а не совершенными победами. Единственным исключением был Орлеанский Бастард. За плечами Жана побед имелось немало… но почему-то Гванук злился на него больше, чем на остальных.

…Стражники возле командирского шатра (пожалуй, одни из немногих знакомые с понятием дисциплины в его верном значении) прекрасно знали командующего Армии. Один быстро юркнул внутрь — предупредить; а остальные с поклоном пропустили офицера со странным для них званием «бригадир». Гванук шагнул под полог, прикрыв глаза, чтобы те быстрее привыкли к полумраку шатра. Разогнулся. Всмотрелся. Вокруг легкого переносного стола стояли сама Жанна, неизменный Жан-Бастард и еще несколько рыцарей, которых вошедший только в лицо помнил.

«А, нет, — пригляделся он. — Вот этого воина я не знаю».

Незнакомый воин привлекал взгляд сразу. В отличие от прочих дворян — ярких и блестящих — был он вообще без плаща и коттдарма. Доспехи — грязные и мятые, левый наплечник вообще косо висит (явно, ремни порвались или были разрезаны). Непохоже, что воитель только что вышел из боя, но битву он точно прошел. Не так давно. И не одну из тех мелких стычек, что происходят порой под стенами Парижа.

Глаза уже совсем привыкли к сумраку, и Гванук рассмотрел яркие следы тревоги на всех лицах. У Жанны… У Жанны вообще глаза блестели от слез.

— Что-то случилось? — спросил он, позабыв о приветствии.

— У вас, бригадир, прямо чутье, — выдохнул главнокомандующий Девы. Выдохнул с непонятной интонацией: то ли издевается, то ли признает неприятный факт.

— Гванук, — голос явно подводил Жанну д’Арк. — Они захватили Рене…

— Кого? — искренне не понял чосонец, но Дева только махнула рукой и осела на лавку.

— Герцог де Бар, — пришел на выручку своей даме Бастард. — Средний сын Людовика Анжуйского.

Гванук напряг свои знания местной географии. Герцогство Бар — это где-то на востоке Франции. Анжу же, скорее, на западе, возле самой Бретани.

«Хотя… У них тут у всех так странно расположены владения».

— Герцог Рене хотел вступить во владение Лотарингией, но одни изменники спелись с другими изменниками и нанесли ему поражение. И кажется, взяли в плен.

Гванук машинально кивал, усваивая малопонятные слова, но вдруг дернулся: