Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

сведенные в судороге или неестественно расслабленные. Некоторые тела были уже почти растворены, оставив лишь искаженный темный силуэт в толще светящейся плоти, как пузырь воздуха в смоле. Это были не трупы. Это были трансформирующиеся сущности, застывшие в момент перехода из одного состояния в другое – из человека в топливо, из индивида в часть целого.

«Сырье…» – хрипло прошептал Элиас, его рекордер, наконец, включенный, дрожал в руках. Зум выхватывал жуткие детали: пустой взгляд полупоглощенной женщины; руку ребенка, торчащую из массы, пальцы уже наполовину слившиеся; лицо мужчины, наполовину растворенное, наполовину еще узнаваемое – техника с «Зари», который чинил вентиляцию. «Просто… сырье…» Его голос был полон не ужаса, а ледяного, опустошающего понимания. Гипотеза стала зримой, осязаемой реальностью, масштаб которой превосходил самое мрачное воображение.

Приближение к эпицентру ускорило их внутренний распад. Давление было не только физическим, но и ментальным – чужой разум Колыбели висел над ними тяжелым, пульсирующим покрывалом, стирая последние барьеры.

Джекс стоял, широко расставив ноги, как капитан на мостике тонущего корабля. Но его глаза были пусты. Он смотрел не на инкубатор, а сквозь него. Его руки сжимали и разжимались на рукояти лома в такт реву. «Заряд… там…» – он бормотал, указывая ломом вниз, к месту, где особенно толстые корни уходили в пульсирующую массу. «Основание… удар… бум…» Его план оставался, но он был лишен эмоций, анализа рисков. Чистый, примитивный импульс к действию. Он машинально проверял заряды на поясе, его движения были резкими, автоматическими.

Джулиан сидел на корточках, опершись спиной о скалу, его лицо было спрятано в ладонях. Его тело сотрясали судорожные вздохи. «Нет… нет… нет…» – шептал он сдавленно, не в силах оторвать взгляд от процесса слияния под ними. Вид полупоглощенных тел, особенно знакомых, добивал его. Врач в нем умирал, видя эту чудовищную, необратимую «физиологию». Его рука дергалась к пистолету не для защиты, а как к возможному выходу. «Не могу… смотреть… не могу…» Ритм вбивался в него, заставляя его ногу подрагивать в такт. Он терял последние силы сопротивляться.

Элиас все еще держал рекордер, но камера смотрела вниз, на его дрожащие руки. Его разум лихорадочно работал, пытаясь зафиксировать, осмыслить, найти слова для неописуемого. Но слова бежали, как песок сквозь пальцы. «Фрактальная… редукция… онтологический… коллапс…» – обрывки терминов вырывались шепотом, теряясь в гуле. Он чувствовал притяжение края. Не суицидальное, а.… любопытство? Жажду понять до конца, даже ценой растворения? Его взгляд скользил по пульсирующим извилинам, по гигантским корням-канатикам, пытаясь угадать структуру, логику, смысл этого чудовищного акта творения через уничтожение. Но смысл ускользал, оставляя только леденящий восторг перед абсолютно чужим. Он поймал себя на том, что его губы беззвучно повторяют ритм гула. Ооооооммммм…

Они стояли на краю. Краю скалы. Краю разума. Краю человечности. Перед ними пульсировал «инкубатор» – конечная точка их пути, их гибели и, возможно, цели их отчаянной миссии. Цель Лео была достигнута: они увидели ядро. Увидели ужасающую правду. Теперь оставалось последнее: попытаться нанести удар или стать частью бесконечного, безразличного цикла Колыбели. Время размышлений истекло. Рев нарастал, свет слепил, призывая их к финальному действию или к слиянию. Джекс первым сделал шаг к спуску в чашу, его лом блеснул в адском свете. Путь в самое сердце тьмы был открыт.

Глава 27: Последняя запись Элиаса

Рев «инкубатора» был не просто звуком. Это была физическая субстанция, наполнявшая пространство, давящая на барабанные перепонки до боли, вибрирующая в костях, заставляющая внутренности сжиматься в такт чудовищному сердцебиению Колыбели. Свет не освещал – он прожигал, заливая мир ослепительной, пульсирующей голубизной, пронизанной кровавыми и фиолетовыми вспышками. Элиас Вернер стоял на краю скального выступа, чуть в стороне от Джекса, готовившегося к спуску, и Джулиана, сжавшегося в комок отчаяния. Он чувствовал, как последние опоры его разума – логика, язык, память – стремительно рушатся под этим двойным прессом света и звука. Как песчаный замок под накатом прилива. Мысли распадались на осколки, слова уплывали в пульсирующий туман, оставляя лишь первобытный страх и жгучую, отчаянную потребность зафиксировать. Пока еще мог.

Он с трудом поднял портативный рекордер. Устройство казалось смехотворно маленьким, игрушечным перед лицом космического Левиафана, чье рождение/пробуждение/трансформация происходило у них на глазах. Его пальцы дрожали, нажимая кнопку записи. Красный огонек замигал, слабый, но упрямый маячок человеческой технологии в море чужой биолюминесценции. Элиас поднес микрофон ко рту. Его губы были сухими, язык ватным. Он сделал глубокий, обжигающий легкие вдох воздухом, насыщенным озоном и сладковатой гнилью.

Голос, когда он заговорил, был не его собственным. Низким, надтреснутым, напряженным до предела, но поразительно четким на фоне адского гула. Это был голос Элиаса Вернера, лингвиста, ученого, последнего свидетеля человечества на Колыбели. Голос, вырванный из самой глубины его гибнущего «я».

«Запись… Финальная. Элиас Вернер. Колыбель. Сердце… ада.» Пауза. Сглотнуть ком в горле. «Вижу… ядро. Не планета. Орган. Гигантский… трансформатор. Чужой.» Его глаза бегали по пульсирующей массе, выхватывая детали, пытаясь втиснуть неописуемое в рамки языка. «Извилины… как мозг. Трубки… артерии. Свет… энергия… жизнь? Чуждая жизнь.» Он резко кашлянул, сплевывая светящуюся пыль. «Цикл… подтверждается. Сон… приманка… пробуждение… заражение… редукция… сбор.» Каждое слово – гвоздь в крышку гроба их надежд. «Сбор… здесь. Стада… идут. Как… мотыльки на пламя. Только… пламя пожирает.»

Он перевел дух, чувствуя, как волна спутанности накрывает его. Нужно было успеть сказать главное. Предупредить.

«Они… не убиты. Превращены. Сырье.» Его голос сорвался на этом слове. Он посмотрел вниз, на полупоглощенные тела, на пустые лица тех, кто делал последний шаг. «Разум… стерт. Личность… растворена. Только… биомасса. Энергия. Для… этого.» Он ткнул пальцем в пульсирующую бездну. «Рождения? Пробуждения? Ухода? Не знаю. Нечеловеческое… непостижимое.» Отчаяние прорвалось наружу. «Цена… за „рай“. Цена слепоты. Мы… нашли рай. Он… нашел нас. Пожрал.»

Он закрыл глаза, собирая последние силы. Гул вдавливал его в скалу. Свет прожигал веки.

«Земля… слушай! Колыбель… не уникальна. Цикл… повторяется. Шрамы… на планетах… «мертвых». «Идеальных». Ловушка! Его голос стал громче, резче, полным ледяной страсти. «Никогда… никогда не приближайтесь! Никаких… «райских» миров! Любая… мертвая гладь… сон… обман! Проверяйте… глубже! Ищите… циклы! Шрамы!» Он задыхался. «Астра Глобал… виновны. Жадность… слепота… Он послал нас… в пасть… Мы… предупреждение. Последнее… предупреждение. Бегите. Или… кончите… как мы.»

Последние слова предупреждения повисли в воздухе, тут же поглощенные ревом Колыбели. Элиас почувствовал, как что-то рвется внутри. Нить, связующая мысль и слово. Он снова открыл рот, пытаясь добавить что-то – о структуре, о корнях, о слабости… Но слова не приходили. Вернее, они были, но рассыпались, как песок, прежде чем он мог их произнести.

«Слабость… возможно… основание… корни… сходятся… энергия… но…» Пауза затянулась. Его взгляд стал путаным, он смотрел на микрофон, как на незнакомый предмет. «Данные… архивы… „Глубина“… передали… но сигнал… слабый… шум… Пилигрим… мертв… танцует… как они…» Он показал рукой вниз, на стадо, подходившее к краю. «Стадия… три… четыре… разум… кончился… шум… мешает…»

Его речь замедлилась, стала тягучей. Простые слова начали ускользать.

«Мы… попробуем… Джекс… заряд… бум… но… сила… огромна… регенерация… видела… в данных… шанс… мал… очень мал…» Он потер лоб, на котором выступила светящаяся испарина. «Джулиан… плохо… держится… но… сдаётся… Лео… план… его план… но Лео… там… в станции… пустой… как…» Он не мог закончить мысль. Имя «Майя» застряло у него в горле. «Все… кончается… здесь. Сырье… все… сырье…»

Голос Элиаса стал тише, монотоннее. Интонации исчезли. Он перестал описывать. Он начал бормотать. Отрывочные фразы, обрывки понятий, сливающиеся с гулом.

«Корни… светят… ярко… красиво…