На берегах Северной Двины - Денис Владимирович Макурин

ещё он гро́зы невзлюбил и песочные часы во время ливней подальше припрятывал. Новые часы хоть и были из деревяшек, стеклянной колбы и песка и молнии совсем не магнитили, но кто его знает, что там у неба на уме?

Ночеглядная труба

Поодаль от мельницы, на обрывистом берегу, жил капитан дальнего плавания Никодим Трескин. Его изба была похожа на поморский корабль. Терраса перед домом напоминала палубу, развевающиеся занавески из окон – паруса, а на крыше скрипел флюгер в виде кильки.

Одевался Трескин по обстоятельствам, но обстоятельно. Скажем, ежели он в море на промысел уходил, то на нём была малица, вязаная шапка на рыбьем меху и чуни. Ну а коли за границу путь держал, тут уж форсил в униформе: темно-синий мундир с золотыми эполетами, белые брюки, чёрные туфли, на голове адмиральская треуголка с пером мадагаскарской кряквы. Ещё у капитана Трескина жил кот Кабачок.

Кот был очень толстый и неповоротливый, но, несмотря на это, любил, как и его предки, гулять по крышам. И когда Евграф Штырькин запускал свой звёздный хронометр, Кабачок забирался на крышу, усаживался на тёплую трубу и, щурясь, мечтал.

А мечтал Кабачок стать звездочётом. Вот только у него телескопа не было. Так и жил: звёзды были, мечта была, а телескопа не было.

Однажды вернулся с промысла капитан Трескин, продал на ярмарке улов, заработал деньжат и весь день был на седьмом небе от счастья. У Никодима тоже была мечта: наловить столько рыбы, чтобы вырученных денег хватило на штурвал и рынду. Ему очень хотелось украсить свой дом лакированным штурвалом и блестящим колоколом, чтобы сходство с кораблём было окончательным. И вот ему это наконец-то удалось. Монеты звенели в кармане, оставалось их только потратить.

Довольный, вышел он вечером во двор, сел на лавочку. Сидел Никодим на скамейке час-другой, ножкой болтал, вокруг сирень цвела, птички щебетали, мельница поскрипывала, и вечер обещал сказочный закат.

Смотрел капитан на всё это, и у него душа нарадоваться не могла. Всё бы хорошо, только в какой-то момент приметил Трескин своего кота. А Кабачок сидел на крыше, морду задрал, вздыхал и звёздами любовался. Тяжело так вздыхал, как будто ему воздуха не хватало или потерял чего.

Трескин раз посмотрел, второй. И вроде бы вечер хороший, а кот грустит. Не по себе стало капитану от такой обстановки.

Он бы, конечно, мог не обращать никакого внимания, сделать вид, что не замечает кота. Или рассудить, что у мурлыки пустяковая печаль, и спокойно домой уйти. Только вот воспитание не позволило. Оно и понятно. Иначе это был бы не капитан! Капитаны же с детства воспитывались приходить на выручку. Вот он и спросил:

– Что вздыхаешь, усатый?

Кот, как на духу, всё и выложил: и про звёзды, и про мечту, и про надоевшие «макароны по-флотски» на ужин, и даже про то, что люди под ноги не смотрят – весь хвост оттоптали.

Тут я должен добавить, что капитаны очень умный народ. А то как бы они в кораблях разбирались, и в картах ещё, и в навигации, и во всяких там морских узлах?

В общем, Трескин тут же смекнул, как полосатому помочь. Он ему ночеглядную трубу подарил. Настоящую морскую трубу с семнадцатикратным увеличением. Пошёл к Штырькину, все вырученные деньги с улова отдал и сделал заказ на трубу.

В тот же день изобретатель приступил к работе: разогнул старую медную трубу; с одной стороны закрыл её оранжевым стеклом; потом положил в прибор осколок от метеорита, небольшое облако, свою несбывшуюся мечту; вытряхнул из стеклянной банки прошлогоднюю молнию; залил под завязку горячего отвара из трав; запаял; запечатал; вместо глазка гранёный алмаз завинтил.

И вечером, когда вновь звёзды зажглись, Кабачок уже не грустил. Кот, не помня себя, всю ночь на крыше просидел и в ночеглядную трубу пролюбовался. Правда, на следующий день в небо он перестал смотреть, а перевёл трубу на неспешную реку Северную Двину, а с неё – и на море. С горы да с капитанского дома такой вид открылся, что не только кот, тут уж все жители Ровдиной Горы стали на крышу забираться и в трубу поочерёдно морем засматриваться.

Первым любил подняться Евграф Федотович Штырькин с мышью на плече. Сначала он смотрел сам, потом придвигал окуляр Мазуне. За ними карабкался Валентин Пышкин с круассанами, а после него – Семён Шулихин с песочными часами. Они то и дело толкались у трубы и поочерёдно смотрели на безграничные, бескрайние бирюзовые просторы, на то, как медленно садилось солнце. Всякий раз вода, то спокойная, то слегка волнуемая ветром, плавно дышала волнами.

Вскоре солнце приближалось к горизонту, и море окрашивалось сперва в золотисто-красный цвет, потом оно вдруг становилось ярко-огненным светом, а под занавес, когда солнце полностью утопало в нём, чернело. Вздыхая, что закат длился так коротко, друзья спускались на палубу-террасу, пили чай из самовара и расходились по домам.

После столь волнительных закатов, вернувшись в мастерскую, Штырькин ещё долго не мог уснуть, он раскатывал бумагу на столе и всё примерялся, рассчитывал что-то и чертил, чертил замысловатые паутины. Море так впечатлило изобретателя, что в благодарность за возможность созерцать он решил выдумать самоловную снасть для Трескина. Днём Штырькин прогуливался по окрестностям Ровдиной Горы, заглядывал в потаённые места и целыми часами наблюдал за тем, как пауки плетут свои сети и ловят добычу. Вечером вместе со всеми часовщик любовался закатом, а ночами кудесничал и чародействовал в мастерской.

Через неделю чертежи были закончены. За три дня Пелагея Трещалова и Варвара Глазейкина сшили «рыболовецкого паука» в согласии с чертежами.

Трескин уместил снасть на корабль и тут же отправился на испытания. С тех пор у него и начала ловиться самая крупная рыба.

Днём, как обычно, на вахту заступал Кабачок. С крыши отчётливо было видно, где и когда рыба сбивалась в огромные косяки, появлялся кипун. Кабачок вскидывал ночеглядную трубу и всякий раз напутствовал хозяина:

– Как из устья Двины выйдешь, так «паука» и забрасывай…

Трескин выходил в море, при помощи лебёдки опускал «паука» на дно, а через час вытаскивал на палубу огромных жирных палтусин и самых сильных сёмжин. С того времени капитан каждую путину с уловом возвращался. И по сей день во всём Поморье не встречался удачнее рыбак, чем Трескин с Ровдиной Горы. Кстати, бронзовую рынду и лакированный штурвал он тоже купил и на террасе повесил.

Праздник «Света да попутного ветра»

Задумали как-то муж и жена Гуляевы устроить праздник