На берегах Северной Двины - Денис Владимирович Макурин

следующий день мы разбивали кирками мёрзлую землю и расширяли вход в пещеру. Прорубив себе проход, мы спустились на глубину пяти саженей, половина команды приступила к обследованию многочисленных ходов.

Мореходы, забивая в трещины на стенах припасённые колышки и подвязывая к ним верёвки, прокладывали новые, непривычные для них маршруты. Вторая часть артели отправилась к кораблю за оставшимся инструментом и порохом.

Время для работы в пещере оказалось самым удачным: приди мы сюда летом – она была бы затоплена. Жили мы тоже в пещере, дров на полуострове было катастрофически мало, а под каменными сводами сохранялось земное тепло.

Каждый день мы то расходились в разные стороны, то спускались в нутро мёрзлой земли Таймыра к самому его чёрному сердцу. И нашему взору открывались ледяные стены пещеры, а в этих стенах – уснувшие навечно огромные вольные звери. Всякий обнаруженный нами проход заканчивался небольшим гротом или просторной галереей, там-то мы и разрабатывали стены в поисках кости. Где-то останки мамонтов выходили наружу, где-то приходилось вгрызаться в каменистый грунт и вечную мерзлоту, но каждая раскопка давала нам желанную белую кость. Некоторые бивни принадлежали детёнышам и были чуть больше аршина[54], а самые ценные – взрослого мамонта – в косую сажень. Удивительно, как кости огромных животных пролежали под мёрзлой землёй много веков и не истлели. Они по-прежнему оставались твёрдыми и белыми, будто их только в сей год зарыли.

Когда стены встречались из сплошного камня, в ход пускали припасённый порох. Афанасий Иванович самолично закладывал, запаливал и устраивал взрывы. Он выбегал, падал в снег, и тут же вслед за ним со свистом выскакивал гром. Тундра содрогалась, и где-то в утробе мёрзлой земли что-то кряхтело, трещало и с грохотом отваливалось, а потом ещё долго-долго у входа в пещеру толклись клубы чёрного дыма.

Для артели это были те редкие дни, когда все могли встретиться и помечтать о доме под пригревающим весенним солнцем. Когда дым рассеивался, промышленники снова зажигали факелы и спускались в бесконечные лабиринты Таймыра.

Добытые бивни я отмывал от останков и бережно заворачивал в оленьи шкуры. Потом мы перевозили кости к кораблю и укладывали их в средний отсек. Во всех хлопотах мне помогали наши старые знакомые, правда, при всём радении и усердии ненцы отказывались заходить внутрь пещеры.

– Самый строгий запрет – «хэвы»! Там владения бога Нга! – говорили они. – Нга – злое божество. Он живёт в темноте под землёй, за семью слоями вечной мерзлоты. Он хозяин этого Нижнего мира. Ненцу нельзя под землю, ненец рождён для солнца.

И всё же ненцы не могли отказать нам в услуге и помогали – таков уж у них характер, воспитание предками. Жили они в привычном для них чуме. Я тоже часто ночевал с ними. Однажды у нас случился интересный разговор. Старый ненец пригрелся возле костра и, попыхивая, курил горькую трубку. Тугие, густые облака седого дыма клубились над ним. Если бы он взглянул на небо, то не увидел бы даже луны. Рядом с нами сидел его внук, закутанный поверх малицы в огромную оленью шубу, в которой он казался совсем младенцем. Ребёнок рассматривал всё вокруг сквозь льдинку, как через увеличительное стекло, и в какой-то момент спросил:

– Кто чум выдумал?

– Домашний бог Мяд’ Хэхэ выдумал, – не оборачиваясь и не отвлекаясь от трубки, ответил старый ненец. – Он и от злых духов жилище охраняет.

Маленький ненец поднял льдинку к небу:

– А звёзды кто рассыпал?

– Повелитель неба и солнца – Нум! – ответил старик. – Вон видишь, самая яркая звезда? – спросил он, указывая варежкой.

– Вижу!

– Это его жена Я’ Миня.

– Не похожа звезда на жену.

– Это ничего. Главное – дожидается Нума.

– Дождётся?

– Обязательно дождётся.

– А остальные звёзды тоже его жёны?

– Остальные – это души наших предков, – терпеливо отвечал оленевод. – Человек живёт – и душа в нём, а когда приходит конец жизни и человек умирает, душа возрождается на небе.

Маленький ненец перевёл льдинку на меня и снова спросил:

– А русских кто придумал?

– Тоже бог.

Я даже усмехнулся мальчишке, что он такую ерунду спросил:

– Ну конечно, Бог, как и вас.

– Наши разные боги, – вступился старик.

– Как это – разные боги? Разве мы от ненцев сильно отличаемся?

Старик вынул трубку изо рта и, выпустив дым кольцом, сказал:

– Ненец – значит Настоящий человек! Человек живёт небом и землёй.

– А мы что? Разве не человеки?

– Вы русский человек. Человек ненасытный, жадный. На вас раздвоенность: на дух и плоть. Берёте для плоти, сколько хотите, потом душой болеете. Ненец живёт в гармонии с собой. Он единый с природой, берёт, только чтобы выжить.

Я лёг на снег, посмотрел на звёздное небо и впервые задумался о том, что старые люди, как и дети, видят неприукрашенную правду жизни, только дети чувствуют и ищут правду, а взрослые могут объяснить. Я лежал, думал и пришёл к мысли: отчего же мы, промышленники, не обращаем внимания на то, как живём? Мы только беспокоимся, как нам устроить свои мелкие личные дела.

Но старый ненец будто бы прочитал мои мысли и пояснил:

– Русский человек притёсывает, прилаживает природу к себе, а ненец – себя к природе. Оттого и нет у вас времени замечать, что вокруг. Много в вас суетного.

Я посмотрел на ненца. Может, и правда он мои мысли читал, кто знает? Может, все они колдуны? Но нет, это был всего лишь старик.

ХХХI

К началу июня два отсека были полностью заполнены бивнями и запасами еды. Смастерив из рудокопных инструментов корабельный якорь и дождавшись, когда льды полностью отойдут от полуострова, мы подняли паруса и направили «Лебедя» к архангельским берегам.

Как бы ни была черства душа, как бы ни манили её приключения и дальние края, она всегда летит домой. Каждый в команде работал за двоих, от носа до юта наш корабль блестел чистотой. Волны разбегались от киля в разные стороны, бурлили, кипели, прыгали, заворачивались и, расходясь, сперва утихали, а затем и вовсе растворялись в море. Наши отсеки были заполнены «белым золотом», а души переполнены радостью от скорой встрече с родными и мечтами о безбедной жизни.

Весь путь от Ледяного моря до Северной Двины я почему-то не мог спать в отсеке, что-то тревожило меня. Я выходил на палубу, развешивал гамак, ложился и, прежде чем уснуть, долго смотрел на строгую луну и тусклые звёзды. В такие короткие