Они не мы - Григорий Грошев

дня. О нём уже никогда не напишут в газетах, не снимут пропагандистских фильмов. Через три дня у героев закончится кислород. Как и смысл ждать несчастных. А значит, возобновятся бомбардировки, и вернуться назад они уже не смогут.

Со временем традиция стало просто глупой данью прошлому. Поговаривали, что её отменят – когда-нибудь, ну или хотя бы отменят ежегодный характер. Герои должны проехать 100 километров в одну сторону, сделать фотографии, взять образцы почв. А затем – вернуться. Но никто не смог за все эти годы. Вообще никто. И сейчас Алекс начинает догадываться почему.

- Это сложная и опасная миссия, из которой ещё никто не возвращался живым, - продолжает майор. – Но мы не должны сдаваться. Мы должны защищать свою Родину до самого конца! Наши герои обязательно вернутся на этот раз, я в это верю.

Вновь выступление военного прерывает крик, рёв, восторг. Алекс вспоминает себя в их возрасте: он столь же сильно любил своё дело. И так же радовался тому, что в Пустошь выпало ехать кому-то другому. Быть может, за песками – цветущий сад, и там деревья, как в древности. А может – гиблые места, но Главреду в любом случае интересно. Он хочет вызваться добровольцем, как в старые добрые времена. Но – его никто не возьмёт. Никто не разрешит отправиться в путешествие туда, за край песков.

- Мы навсегда запомним их имена, - продолжает майор. – Даже если они сгинут в Пустоши, мы никогда не забудем своих героев. Начать подготовку.

Стальной голос отдаёт приказы, как будто камни швыряет. Так же сильно, глухо, отрывисто. Главред вздрагивает, давно забытая привычка заставляет его выпрямиться и стать по стойке «смирно». Но тут же поправляется. Это не ему. Это не он поедет умирать в Пустошь. Можно расслабиться и даже улыбнуться.

Зато солдаты, как единый механизм, бросаются выполнять свои военные дела. Кто-то проверяет давление в шинах вездехода, кто-то снаряжает кислородные баллоны, укладывает продовольствие. Всего несколько минут – и готово. Несчастные садятся в автомобиль, надевают маски. Машина никак не хочет заводиться, и несколько солдат разгоняют её, чтобы запустить двигатель в движении.

Мотор тарахтит. Натужно, отрывисто – как в последний раз. При движении машина сильно подпрыгивает: подвеска оставляет желать лучшего. Не уверен Алекс и в герметичности кислородных масок, баллонов. Ворота шлюза открываются, и Пустошь принимает этот нелепый транспорт в свою утробу. Словно гигантский рот, она проглатывает солдат, кислородные баллоны, машину. Ворота закрываются.

Сейчас откроется второй шлюз. Машина покинет форт и неспешно двинется на юг. Не потому, что солдаты никуда не торопятся. Просто разогнать это корыто невозможно. Юг - таков маршрут разведки в этот раз. Майор садится за командный пульт и по мониторам отслеживает движение. Солдаты, подхваченные ефрейторами, разбредаются – по своим делам. Им на сегодня достаточно впечатлений.

Служба многих из них в скором будущем подойдёт к концу. А значит, они смогут вернуться туда, внутрь Сферы. В безопасность. В тепло, уют и относительный комфорт. К продуктовым талонам, однообразной работе. Правду говорят: всё познаётся в сравнении! Как ни крути, а в армии хорошо. Тут по крайней мере можно фильмы посмотреть, думает Алекс и улыбается.

А ещё он жалеет, что не вызвался уехать вместе с добровольцами. Ведь там, за выжженной землёй, никакая не Пустошь. Там мать-природа вновь возродила себя из пепла. Может, поэтому ни одна разведка не вернулась. Зачем уходить под Купол, если всего в 100 километрах от него – настоящая жизнь?

«Мне было позволено многое. Наравне с майором я смотрел в монитор. Он проворно следил за отъезжающей машиной, и мне стало страшно. Вдруг кто-то видел, как во тьме меня привезли к Форту? Но, наверно, в ту ночь дозорные исполняли свои обязанности халатно. Наверно, камеры смотрели в другую сторону, и нам повезло.

Когда автомобиль уехал в Пустошь, аккуратно объезжая крупные камни, я наконец смог поговорить с майором. Сколько вопросов было у меня к нему! Почему вместо традиционной четвёрки героев туда отправили только двоих? Почему вездеход чуть не разваливается на ходу? Хватит ли на три дня пути шесть кислородных баллонов?

Но майор лишь сделал мне знак следовать за ним. Прирождённый военный! В каждом движении – приказ, в каждой команде – грация. Даже сама мысль о неподчинении – преступна, а потому я покорно иду следом. К нам присоединился его адъютант, противный и худой юноша, подобострастно следовавший за военным повсюду.

- Меня всегда вопрос мучил, - произнёс майор, когда мы остались вдвоём. – У нас камеры – есть. Беспроводные машины – есть. Да, на сотку не бьёт. Но хоть на десять, хоть на двадцать километров можно. Ну можно было бы! Почему детей туда отправляем? Они ведь не возвращаются! Каждый год – вот так. Жесть.

Я молчал, не зная, что ответить военному. Что, наверно, есть какая-то разгадка. Что разведка несёт глубочайший, сакральный смысл, оттого и непонятный. Что техника очень быстро выйдет из строя в этой пустыне. И многое чего другого. Но майор сам продолжил.

- Говорят, что Сам не велит. Вот – Сам, представляешь, гражданин Александр? Не велит. И по четыре бойца в год я теряю только на этом. Много это? Ну вроде нет. Но за десять лет сорок человек набегает, вообще-то.

Говоря слово «Сам», майор многозначительно поднимал вверх указательный палец. И мне сразу становилось понятно, о ком идёт речь. Я не мог взять в толк, почему военный пришёл в такое возбуждение. Он, должно быть, уже второй десяток лет служит. Значит, немало молодцов на разведку отправил. Значит, должен был привыкнуть уже и успокоиться.

- Будь моя воля, выдал бы им машину нормальную, -