Диалоги. Практика латинского языка - Хуан Луис Вивес

Полемон. Эй, мальчик, убери от нас этот дикий финик. Дай то, что для еды.

Скопа. Убеждаю вас пить. Вы знаете мнение Аристотеля: легкий десерт изобретен, чтобы он нас приглашал к питию, чтобы пища не переваривалась в сухости.

Крито. Стало быть, надлежит, чтобы изобретатель был или моряком, или рыбой, которые до такой степени боялись сухости.

Скопа. Принеси то, что обычно называется печатью желудка. После чего нет ничего ни для еды, ни для питья: солдатский пайковый хлеб, сладкое яблоко, кориандр, покрытый тростниковым сахаром; это надо пожевать, не есть, а сухой остаток изжеванного выплюнуть. Собери куски и остатки в корзину. Принеси душистую воду, розовое масло с цветами яблони-целительницы.

Полемон. Воздадим Христу благодарности.

Мальчик. «Воздаем благодарности тебе, Отец, Который так много сотворил для пользы человека; будь благосклонен к тому, что по Твоей милости мы пришли к этому пиру Твоего блаженства».

Полемон. Воздадим теперь благодарности хозяину.

Крито. Давай ты.

Полемон. Это сделает Демокрит, который силен в этих делах.

Демокрит. Я не мог бы воздать тебе благодарности по заслугам. Ибо ты видишь, в этом государстве все Вакхом приведено в беспорядок. Но произнесу слова, каковые Диоген сказал Дионисию, ибо запомнил их: «При ускользающей памяти и заплетающемся языке при таком возлиянии ты будешь иметь прощение» [255].

Скопа. Говори все, что будет угодно, это спишется на вино.

Демокрит. Ты утомил, Скопа, себя самого, жену, слуг, служанок, соседей, поваров, пекарей, чтобы нас изнурить больше едой и питьем. Сократ, придя на многолюдный рынок, мудро воскликнул: «О бессмертные боги. Сколь во многом я не нуждаюсь!» [256] Ты, напротив, мог бы сказать: «Все это, каждая часть из этого, есть то, в чем я нуждаюсь». Природе нравится скромное, и она поддерживается и укрепляется им. А столь многое, столь разнообразное подавляет природу. Плиний заслуженно [пишет], что разнообразие пищи пагубно для человека, [еще] пагубнее разнообразие услад [257]. Мы возвращаем отсюда домой [столь] отягощенные тела, возвращаем души, обремененные и угнетенные едой и питьем, что не можем заниматься никаким человеческим занятием. Так что посуди, должны ли мы благодарить тебя? [258]

Скопа. Не это ли благодарность от вас? Так вы отплатили за столь прекрасный обед?

Полемон. Действительно так. Ведь в чем большее благодеяние, нежели в том, чтобы ты стал мудрее? Ты нас домой возвращаешь поистине животными, мы хотим в доме твоем оставить тебя человеком, чтобы умел ты заботиться о своем и чужом здоровье и жить по потребностям природы, а не согласно развращенным глупостью взглядам. Будь здоров и будь благоразумен.

XVIII. Опьянение

Азотус, Триконгиус, Абстемиус, Главция [259]

Азотус. Что ты говоришь, Триконгий? Нас Брабантус принял вчера так хорошо!

Триконгиус. Пусть будет ему плохо. Я всю ночь не мог успокоиться. Меня, извините за выражение, рвало. Я после извивался по всей постели, то на середине ее, то на краю, казалось, что извергну глотку и желудок. Теперь из-за головной боли ни глаза, ни уши у меня ничего не воспринимают, кажется, что тяжелый свинцовый лист лег мне на лоб и глаза.

Абстемиус. Крепко стяни лоб и виски повязкой и покажешься царем.

Триконгиус. Или сам ты скорее Вакхом, от которого обычай увенчиваться диадемой распространяется на царей [260].

Азотус. Возвращайся домой и проспись от опьянения (хмеля).

Триконгиус. Прямо-таки домой? Ничего так я не избегаю и не отвергаю, как дом и крикливую жену. Если бы она меня теперь увидела, то ее гомилии были бы длиннее, чем у Хризостома [261].

Абстемиус. И это ты называешь изрядно угоститься?

Главция. Так и есть. Ведь [оба – Триконгиус и Азотус] хорошо (пробе) промыли горло и глотку.

Абстемиус. А руки?

Главция. Ни разу.

Азотус. Напротив, [промыли] вином и молоком, пока в чаши друг друга мы совали руки.

Главция. Что может быть сказано приличнее? Именно [совали] пальцы, клейкие от жирной мясной подливки.

Абстемиус. Молчи ради Бога! Кто может слушать без рвоты вещь столь непристойную, тем менее видеть [ее] или пробовать того самого вина или молока?

Азотус. Да хранит Бог! Неужели ты, Абстемий, до такой степени нежен, что не можешь ушами терпеливо переносить это? Что бы ты сделал со вкусовыми ощущениями, как у нас? Но послушай ты, Триконгиус, сладчайший собутыльник, пошлем какого-нибудь мальчика, который принесет нам в этой глиняной фиале того же вина; нет никакого более надежного средства от этого зелья (veneno).

Триконгиус. Достоверно ли оно?

Азотус. Почему бы ему не быть таким? Помнишь стихи, которые поет Колакс (льстец): «Для исцеления от укусов ночной собаки возьми из волос той же собаки».

Главция. Расскажи, пожалуйста, о пире.

Абстемиус. Не рассказывай, если не хочешь, чтобы меня вырвало всем, что у меня в желудке, с самими внутренностями.

Главция. В таком случае расскажи немного.

Азотус. Расскажу подобающим образом, чтобы не было никак извинений.

Главция. Начинай, прошу, слушай внимательно, Абстемий.

Азотус. О мой Главция, прежде всего узнай от меня, что нет никого из рода людей, кто может сравниться с приятным и щедрым устроителем пира. Некоторые хвастаются ученостью в разных вещах, то есть чистым вздором, другие восхваляют опыт и благоразумие, накопленные практикой. К чему это? Есть те, кто имеют богатства, но не осмеливаются расходовать, жалкие! Что помогает их сохранить? (А этот) радушный устроитель пира всюду помогает, всюду приятен, даже только видом своим он развеселит и удалит печаль души, если есть в ней какое несчастье, или воспоминанием о пире, или надеждой, а также ожиданием; все другое, что зовется благами души и [чего] я не вижу, ничтожно и бесплодно.

Абстемиус. Прошу тебя, Азоте, [скажи], кто автор столь доброго мнения?

Азотус. Я и все мне подобные, то есть большинство из Галлии, Бельгии, от рек Сены до Рейна. Только с нами расходятся некоторые людишки, конечно, жалкие и крайне скупые, которые, завидуя у Абстемия его имени [262], хотят называться благоразумными; либо некоторые напичканные неким высоким представлением о мудрости, то есть пустом звании; да мы (то есть большая и главнейшая часть людей), смеемся над ними.

Абстемиус. Что я слышу?

Главция. В этом он не ошибается, если и пьян. Ведь нигде ученость не ценится меньше, чем в Бельгии; мужа выдающейся учености они считают не иначе, чем того, кто шьет и ткет.

Абстемиус. Однако учатся здесь многие и небезуспешны.

Главция. Родители приводят маленьких детей в школы, словно на работу, что поможет им впоследствии прокормить себя. Даже сами ученики, невероятно сказать, сколь мало ценят своих наставников, удостаивают сколь малого почета и до такой степени скудного вознаграждения, что доктора, выдающиеся и высшего звания, едва ли могут себя содержать.

Азотус. Это чуждо завязавшейся беседе, вернемся к пиру [263]. Я предпочел бы слушать об этом; и оставим уже, наконец, эти ученые разговоры, которые действительно бесплодны.