СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Так что фаза активного рок-н-ролла довольно скоро сошла у меня на нет. Жизнь, оказывается, слишком длинна, чтобы заканчиваться детством и замыкаться на рок-н-ролл. Наверно, хорошо, что я вовремя соскочил. Хотя, чего скрывать, приятно иногда слышать где-нибудь на улице у какого-нибудь прохожего на браслете сигнал вызова, мелодию которого ты написал лет так пятьдесят тому назад. Потому как я все-таки иногда писал. Дома, в одиночку, на компьютере, благо технологии записи звука постоянно развивались. Нынче я вообще не трогаю свой старый страт-мексиканец с флойд-розой и бриджевым хамбаком. Да и сила в руках уже не та. Ещё лет двадцать назад мог сыграть пару партий за раз, а теперь уже – всё. Так что нынче пишу прямо в Сеть нотками, как научился ещё в музыкальной школе в детстве. Потом выбираю инструменты, подбираю аранжировку, синтезирую нужные голоса, потом сведение, мастеринг, и вот она – готовая фонограмма. Можно ещё синтезировать видеоряд, но мне оно неинтересно. Сейчас это всё делается настолько легко и непринуждённо, что даже тоска иногда пробирает. Как-то раз из интереса записал «Smoke On The Water» с синтезом оригинальных инструментов и голосов – получилось практически один-в-один. И голос Гиллана почти как настоящий. Я-то ещё помню, как звучали гитарные примочки в начале семидесятых, и как поскрипывал снятый микрофоном хэт в оригинале, а кто этого никогда не слышал – разницы не поймёт.

С протяжным свистом проводов по дороге вниз, в овраг, пронёсся практически пустой троллейбус. Вон что, уже и троллейбусы поехали, скоро народ на работу пойдёт. Дорога пока пустая, а часа через два двойки и четверки так и побегут косяками. Хорошо, что бензиновые двигатели в городе запретили, а то раньше возле дороги сидеть невозможно было от шума и выхлопа. Эти-то хоть шелестят почти неслышно и не пахнут, хотя массовое их мелькание всё равно раздражает. Прямо как саранча. И чего мотаются взад-вперёд? Ездили бы на троллейбусах. Их сейчас много, ходят строго по расписанию, каждые три минуты днём. С утра, конечно, и ночью – пореже. На остановках – табло с расписанием и циферками, сколько осталось до прихода того или иного маршрута. Езжай – не хочу. Зачем ещё личная машина? От неё же сколько головной боли… Заряжай на стоянках, ставь на солнечное место, чтоб подзаряжалась с крыши, плановые техосмотры, внезапные ремонты… Тоска. Никогда не понимал такого счастья. Хотя поездил в своё время, конечно. Тогда, впрочем, выбора особого не было, сам не поедешь – никто не повезёт. Но тоже тоска. Сплошные засады, то масло, то резина, то ещё какая напасть… Прошло больше ста пятидесяти лет, как появился первый автомобиль, а проблемы всё те же.

Ничего не меняется. Ни-че-го. Ни техника, ни люди, ни небо, ни Земля. Та ерунда, которую называют прогрессом, штука, конечно, неплохая, да только смысл в ней какой? Вылезли из пещер и стали жить в квартирах с искусственным интеллектом? Который сам следит за светом, теплом, водой и прочими удобствами? И что? Как это повлияло на среднего человека? Что, он стал умней на порядок? Отнюдь, всё так же глуп и безобразен. Особенно после шестидесяти. Ум, он ведь не заключается в умении правильно нажимать на кнопки кухонного компьютера. И не сводится к запоминанию трех-четырех сотен общих тем разговора в обществе. Что, Сократ, который ходил без штанов и не умел пользоваться вилкой, глупее нынешнего клерка, который знает, как самовыразиться в Сети и подобрать духи в тему к своей сто шестнадцатой рубашке? Ну-ну. Хорошо, что средний человек всё-таки СРЕДНИЙ. И что попадаются люди заметно выше среднего. Которые, может, не разбираются в фалеристике и оригами, не помнят поименно всех футболистов в чемпионате прошлого года и не читают любовных романов очередной блондинки, зато придумывают штаны, вилки, фигуры силлогизма, акциденции и предельные роды сущего, открывают электричество и осваивают Марс. Которые сочиняют рок-н-ролл, в конце концов. А не перепевают в тысячный раз написанные сто лет назад песни.

Сто лет назад… О чем это я? Кто, кроме таких окаменелостей, как я, помнит то, что было сто лет назад? Иногда мне кажется, что старческое слабоумие и склероз – защитная реакция психики на невыносимую глубину накопленной к старости памяти. Мне в этом плане как-то не повезло, то ли организм оказался на редкость удачным, то ли врачи, которые лет пятнадцать назад поставили меня на спецучёт, что-то научились делать со старостью. Моя память – моя планида и моя головная боль, я могу уходить в неё на часы, а если бы браслет или кресло меня не отвлекали – и на сутки, наверно. Опять же, люди ещё не забывают. Внуки регулярно наведываются, правнуки ходят чуть не каждый день, дочь звонит, ей самой уже немало, видимся, в основном, через Сеть. Знакомые, старые и не очень, соседи… Ну, и Артём, конечно. Приезжает каждую неделю, предварительно спрашивает, не против ли я. Я не против. Почему бы и нет? Мне всё равно, что вспоминать, а говорить ещё не тяжело. Час-другой. Ему интересно всё: и про запах лип на Унтер-ден-Линден в Берлине в мае сорок пятого, и про чёрные кварталы Парижа в двадцатых, и про памятник Ленину на Капри в десятых, и про выпечку в кофейне Цюриха в четвёртом году, и про китайский квартал Лондона, и про оставшиеся ещё с войны развалины в Дрездене в начале века, и про солнечное затмение на Соловках в девяностом, и про лежащие всё с той же войны мины, осколки и гильзы на кавказских перевалах в восемьдесят втором, про горячую четвертинку чёрного за пять копеек в семьдесят третьем, про сырок с изюмом и конфеты за десять копеек, оставшихся от сданного в школу за обеды на неделю рубля… Я как-то спросил у него, зачем он записывает всю эту болтовню выжившего из ума старика, ведь память всё-таки может меня подводить, в моём-то возрасте, да и высказывания мои далеко не беспристрастны. Он ответил, что людей, лично помнящих похороны Будённого, почти не осталось, что официальных документов про те времена хватает, а мемуары, написанные в своё время творческими личностями, страдают избыточным вниманием к собственной персоне, что выжить из ума врачи мне не дают, а личные пристрастия мои достаточно хорошо известны, чтобы делать на них вполне адекватную поправку. Ну и ладно. Пусть записывает, может, это и в самом деле кому-то нужно.

Во двор, тихо шурша шинами, въехала городская двойка весёленькой канареечной окраски. Понятно, за рулём – девочка лет двадцати. Ничего так девочка, миленькая. Да и машина тоже ничего. Модель, похоже, свеженькая. Кто такая, почему не знаю? И к кому это она с утра пораньше? Остановилась возле последнего подъезда и вихрем пронеслась в распахнутую дверь. Странно, оставила машину в тени, без подзарядки. Ненадолго, наверно. Мой внук, когда приезжает, обязательно ставит машину на солнце. Педант. Говорит, что исключительно в меня. И дочь постоянно твердит, что я в свои пятьдесят был точно таким же. Может быть, я со стороны себя не видел. Хотя разгильдяйства и разгильдяев да, не любил. И сейчас не люблю. Да и внук не любит. Особенно после того, как получил лет двадцать назад Звезду из-за чужого разгильдяйства. Два танка в одном бою – не шутка. А что было ещё делать? Какой-то говорун утверждал, что танков в той тихой балканской деревне быть не должно, и что стрелков для неё вполне достаточно. Ага, как говорится, конечно… Так и хромает с тех пор слегка. Сустав заменили на титановый, за двадцать лет прижился как родной. Приезжал недавно, показывал новую юбилейную медаль. Выдали, как ветерану Балканского конфликта.

Мой внук – ветеран. Ужас. Даже не так, а вот так – УЖАС. Н-да… Мои дети выросли и состарились, мои внуки выросли и уже немолоды, мои правнуки выросли и, того гляди, начнут рожать детей… Столько не живут. И, в принципе, мне, наверно, не страшно помирать, но до чего же нынче жить ИНТЕРЕСНО. Просто жить и наблюдать за тем, как все оно происходит. Именно сейчас, когда на дворе стоит месяц май, когда у Игоря и Киры, того гляди, родится дочь, когда последние двадцать лет постоянно случается что-нибудь занимательное, то Луна, то Антарктида, то Марс, то ещё что-то в том же духе… Совсем не та унылая тягомотина, отягощенная тупым развлекательством в массах и устойчивым идиотизмом во власти, которую я пережил полвека тому назад. Совсем не те времена, совсем не те песни. Даже музыка уже совсем не та. Всё не так. Иногда я сам себе кажусь одиноким престарелым ящером, с недоумением взирающим на жизнерадостное мельтешение какой-то новой, неизвестной доныне теплокровной жизни. Последним из безнадёжно вымерших и окончательно забытых динозавров. Да, моё поколение музыкантов давным-давно кануло в Лету, и памяти о них почти не осталось. Да, рок-н-ролл – мёртв. Но, может быть, оно и к лучшему.

Арефьев Александр

280: Страшное проклятье Фобоса. О сказках, ставших былью

Флагман космического флота СССР несся в потоке солнечного ветра по направлению к Марсу. Первенец полноценных межпланетных многоразовых космических кораблей – «Тантра» блестела отполированной еще в атмосфере Венеры броней, переливаясь всеми лучами радуги. Капитан и единственный член экипажа Виктор сидел «за штурвалом» перед экраном бортового компьютера и вручную корректировал угол установки электромагнитного поля-паруса, ловящего потоки солнечного ветра, чтоб выжать из них максимум скорости и энергии. «Примерно через сутки скорость корабля сравняется со скоростью солнечного ветра и можно начинать лавирование к Марсу. А потом еще прицеливаться, чтоб свернуть и влететь прямо в атмосферу Марса не промахнувшись. Такие сложные маневры автоматике самой оставлять нельзя. Надо сейчас поспать пока есть время, и проснуться перед лавированием» – думал капитан. Он решил пока расслабиться. В невесомости расслабиться можно в любом месте, и Виктор, изменив угол спинки кресла, принял лежачее положение. Его взгляд уперся в красный вымпел, треугольной формы, обрамленный вышивкой со специальным шнуром сверху для крепления. Когда-то в детстве будущий капитан космического винджамера получил этот вымпел за призовое место, выигранное им на детских соревнованиях по парусному спорту в Одессе на кубке Маринеско. Навыки парусного спорта очень пригодились Виктору, когда тот, покинув свой приморский южный город, поступил в воздушно-космическую академию на факультет, который готовил пилотов на совершенно новый класс космических кораблей – серии «Т». Головной корабль этой серии – «Тантра» в годы его юности уже строился на стапелях Северодвинска, где в старину строили подводные лодки. Поморские мастера-умельцы применяли старинные проверенные способы сплавки титановых, вольфрамовых, молибденовых и рениевых сплавов, сшивая сверхпрочный дисковидный корпус звездолета. А курсант Виктор в качестве одного из обязательных экзаменов должен был совершить одиночное кругосветное или сопоставимое по сложности с ним путешествие на парусной яхте. Ему выпало проплыть вдоль всего побережья Тихого океана от Владивостока до Владивостока по часовой стрелке. Чего только не сделаешь, чтоб попасть на звездолет своей мечты, а Виктор им в те годы просто бредил. И сейчас, засыпая, он дословно вспоминал, как рассказывал на экзамене общее описание «Тантры»: