Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

мое описание было «иеремиадой»... Только в самом конце эпилога я позволил себе заключить всю десятитомную «Историю» маленьким прогнозом. Я поставил вопрос: Quo vadis, Israel? — и ответил на него апофеозом гуманизма.

Еще до выхода X тома из печати, эпилог был опубликован в английском переводе в американском сборнике, посвященном памяти Герцля, по случаю 25-летия со дня его смерти («Herzls Memorial Book», Нью-Йорк, 1929).

Когда я читал корректуры последних листов X тома, получилось известие об арабских погромах в Палестине (август 1929), и я успел отметить это событие только в примечании к эпилогу. Указал на трагический факт, что кроме «галут-Эдом» в христианском мире еврейство имеет еще «галут-араб» в мусульманском мире, на своей исторической родине. В прессе я откликнулся на арабский погром призывом к еврейскому народу ответить на это усилением иммиграции в Палестину.

Вспоминаю те дни непрерывной работы в тогда еще спокойном Берлине, до появления нацистских банд. Я все еще работал в своем большом кабинете на Шарлоттенбруннерштрассе, но расширил круг своих прогулок, во время которых обдумывал свои планы. Поблизости находились садики на Иоганнаплатц в Груневальде и на Киссингерплатц в Шмаргендорфе, туда я ходил на короткие часовые прогулки, но нередко отправлялся в большой груневальдский парк и еще дальше, в глубь Далема, где у меня были излюбленные места для отдыха и размышлений (сады и аллеи Имдоль, Цецилиеналле, Кронпринценалле и др.). Очаровывали меня тихие, почти безлюдные улички Далема, с красивыми виллами в глубине садов; восхищала эта божественная тишина на окраине огромного города, в каких-нибудь двадцати минутах езды от центра, от шума Курфирстендамма, Потсдаммерилатц или Фридрихштрассе, где бушевало море людей и автомобилей. Для летнего отдыха я нашел прекрасный курорт в средней Силезии, старый Рейнерц, минеральные воды которого славились еще при Фридрихе Великом. Красивое горное плато на высоте 600 метров, с подъемом в гору еще на 200 метров по чудной террасной дороге, вьющейся зигзагами в гуще могучего леса, — эта местность была идеальным местом отдыха. Мы ездили туда ежегодно, в конце лета. Обыкновенно мы жили в расположенном у подошвы горы пансионе, косившем библейское название «Эбенэзер» (по-немецки произносилось «Эбен-эцер»), Его основатели имели какое-то отношение к местному католическому монастырю, и отсюда его символическое имя: «Камень помощи».

Иногда откликался я на политические злобы дня. Вести из советской России о положении деклассированных еврейских масс разрывали сердце. Больно было думать о физическом вымирании тысяч еврейских городов и местечек и о духовном вырождении молодежи, воспитываемой в духе большевизма. Из России мне очень редко писали: боялись гнева чекистов. Поэтому очень удивило меня полученное в январе 1928 г. приглашение от Украинской академии наук в Киеве пожаловать на торжественное открытие еврейского отдела при ней. Приглашение было подписано Н. Штифом, который за пару лет перед тем переселился из Берлина в Киев в надежде найти там работу, и еще двумя незнакомыми мне особами, управляющим и секретарем отдела. Я ответил письмом, в котором благодарил за приглашение и пожелал новому научному учреждению «только одного: свободы, то есть чистого, свежего воздуха для научной работы». «Без свободы совести и мысли, — писал я, — объективное исследование невозможно, а без политической свободы не могут быть свободны ни совесть, ни мысль. Было бы хорошо, если бы мое пожелание не оказалось напрасным». Мое письмо вызвало возмущение в еврейской советской прессе и в кругах Евсекции. Киевским «академикам» сделали строгий выговор за приглашение «контрреволюционера»; в московской газете «Эмес» появилась громовая статья, где от согрешивших киевлян требовали покаяния и внушали им, что вся работа еврейских академиков «должна быть пропитана научным методом, господствующим в нашей стране пролетарской диктатуры, марксистско-ленинским методом». Высеченные киевляне испугались и напечатали в «Эмес» покаянное письмо, где обещали впредь «быть благочестивыми, как бог Маркс заповедал и как батюшка Ленин велит» (по моему ироническому выражению в дальнейшей полемике).

Вскоре произошла новая стычка. Президент Совета Белорусской республики, некто Червяков{825}, прочел мой доклад на Цюрихской конференции и нашел там следующую фразу: «Из большевистского Содома спаслись три миллиона евреев в отделившихся странах бывшей Российской империи: Польше, Латвии и Литве». Малосведущий в еврейских делах белорусский президент, посоветовавшись с товарищами из еврейской секции коммунистической партии, выступил против меня на съезде еврейских крестьян в Минске (январь 1928) с речью, в которой выложил обычные доводы, что именно в буржуазных странах Европы евреи ограничены в гражданских правах и часто подвергаются гонениям, а только в советской России они являются хозяевами и строителями новой жизни наравне со всеми трудящимися. Получив стенограмму этой речи в минской газете «Октябрь», я написал ответ под заглавием: «Живется ли евреям в России лучше, чем в других странах?» (напечатана в американской газете «Тог», 7 апреля 1928). Мой друг, экономист Я. Лещинский, снабдил меня статистическим материалом из советских же источников, на основании которого я доказывал, что в типичном еврейском местечке западной России около половины населения, бывшие торговцы, «деклассированы» и быстро вымирают, ремесленники и кустари живут впроголодь и только около 15 % (рабочие, служащие, земледельцы) живут более или менее обеспеченно. Очень плохо, конечно, и хозяйственное положение широких масс в Польше и других частях бывшей России, но там есть возможность борьбы за существование, чего нет в советской России, где средний класс и некоммунистическая интеллигенция просто истребляются. Тут я воспользовался случаем, чтобы ответить Евсекции на ее приказ киевским ученым «пропитать всю науку господствующим марксистско-ленинским методом». Я напомнил, что инквизиторы, судившие Джордано Бруно и Галилея, тоже были пропитаны известными догмами, но им пришлось услышать смелый возглас Галилея: «А все-таки движется!» Духовный мир постоянно движется, и наступит пора, когда люди в порабощенной стране почувствуют, что им недостает воздуха свободы, и тогда они поднимутся, чтобы разрушить новую Бастилию. Моя статья вызвала новую речь Червякова в заседании президиума белорусского Исполнительного комитета, где обсуждался вопрос о колонизации евреев в Биробиджане{826}. С длинными полемическими статьями выступил против меня и сотрудник нью-йоркской коммунистической газеты «Фрайгайт» (июнь 1928), но я уже не считал нужным продолжать полемику.

Осенью 1928 г, я получил от редакции «Еврейской старины» в Петербурге (Ленинграде) извещение, что они готовят к печати новый том этого журнала, который будет юбилейным, так как он выйдет в двадцатую годовщину учреждения Историко-этнографического общества и возникновения «Старины» под моей редакцией; они поэтому просят меня прислать для сборника научную статью и несколько страниц воспоминаний. Я послал главу из седьмого тома моей большой «Истории» (о реставрации польского еврейства после погромов XVII в.), а позже написал воспоминания о Еврейском Историческом обществе начиная с моего проекта