Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

в Харькове «беспартийного» журнала «Еврейский мир», где пишут несколько знакомых. Я ответил, что беспартийность в советской России не означает независимости и что я не могу писать, пока там не будет свободы печати или, по крайней мере, возможности бороться за нее, Писал ответ с волнением: ведь это отклик на зов с родины, навсегда для меня закрытой.

16 мая. Неделя «крестовых походов». Пересмотрел и исправил эту главу, опять напевая во время работы рыдающие гимны, но не теряя философско-исторической нити. А в эту неделю «отбунтовала вновь Варшава»: военный переворот Пилсудского{816} в Польше, падение реакционного правительства и новый режим in spe. Обошлось пока без еврейских погромов...

Сегодня выборы з берлинскую еврейскую общину. Я дал свое имя национальному списку («Фолкспартей»), чтобы противодействовать ассимиляторам-«либералам», выкинувшим лозунг: «Keine Volksgemeinde, nur Religionsgemeinde»{817}.

1 июня. Странный день вчера: день поминок. Утром стал просматривать материал о Фруге для чтения на вечере памяти поэта в клубе «Союза русских евреев». Весь охваченный воспоминаниями, повторял грустные стихи Фруга. Вечером в большом собрании читал отрывки из воспоминаний, читанных десять лет назад в Историческом обществе в Петербурге после смерти Фруга, и прибавил кое-что для оценки его как певца гнева и печали. Затем читал Айхенвальд{818} (художественная оценка Фруга), декламировали и пели его стихи на трех языках... Затянулось собрание за полночь...

14 июля, Альбек. Вчера прочел в одной газете известие о смерти Волынского-Флексера в Петербурге. Всплыли воспоминания далеких лет. Встречи с юношей-«спинозистом» у Фруга, в нашей общей квартире 1883–1884 гг. Затем совместные занятия по курсу юридических наук зимою и весною 1886 г., во время моего глазного недуга... Осень 1886 г. в квартире Эмануилов на Литейном, совместное житье с изучением «Логики» Милля, с хлопотами о праве жительства. Мой невольный отъезд и переписка 1887 г. И вдруг все обрывается... Мы стали жить в двух мирах, чуждые, далекие... И только в дни ужаса, в 1920 г., встретились мы в канцелярии большевистского субкомиссара, где обсуждали вопрос о какой-то научной комиссии. Встреча не соответствовала ни воспоминаниям былого, ни трагизму момента...

4 ноября. …Чтение корректур библиографии всех моих статей и книг, составленной д-ром Майзелем для здешнего сборника Сончино-гезельшафт. Туда усердный библиограф включил даже все мои мелкие рецензии, сокращенные в моей рукописной автобиблиографии... Я исправлял эти корректуры, и предо мною носились картины 46 лет непрерывного труда.

О прошлом мне напомнила и книга М. Кагана (Мардохай бен-Гилель Гакокен) — его автобиография «Olami». Там есть глава о «первом появлении Дубнова» в 1880–1881 гг. в Петербурге. Помню: Нарвская застава, 6-я Рота, Таиров переулок, редакции «Русского еврея», «Рассвета».

Когда думаю о своей жизни, убеждаюсь, что самая характерная ее черта в том, что я всегда, с ранней юности, шел своим путем, не уклоняясь ни вправо, ни влево. Я всегда вырабатывал себе определенный идеал или план и строго следовал ему. Я делал иногда ошибки, исправлял их позже, но не под чужим влиянием. С ранней юности я стал на путь self-made man{819} и остался на нем поныне... То же в моих планах научных работ, которым я приносил в жертву сотни заманчивых предложений со стороны: Non possumus{820}. Я сам делал свою жизнь. И я мог бы сказать своему Создателю, отступая от обычной формулы: «Боже, душа, которую ты в меня вложил, я ее творил, я ее создал...»

1927

20 января. Думалось о том, чтобы свою автобиографию писать под заглавием «История одной души», с введением «Интеграция души». Это будет история нарастания пластов души от первых моментов сознания до конца — материал для психогенезиса...

27 января, Дрезден. Сегодня до обеда бродил по улицам Дрездена. Прошел мимо Исторического музея, но прочел надпись: «Gewehr, Porzellan»{821} — и не зашел. Не тянет меня к истории, творившейся между Марсом и Бахусом.

29 января, Дрезден. Силою воли эвакуировал голову, приостановил творческую работу ума, как бы заморозил душу... Но начинаю чувствовать «боязнь пустоты». В такие редкие минуты понимаешь людей, бегущих от себя, от внутренней пустоты на зрелища и собрания, в гости. Только при полноте души в живой работе человек довлеет себе, остается цельным микрокосмом. В этом микрокосме человек находит себя, в макрокосме же, в космосе, он теряет себя, становится невидимым атомом. Космический холод проникает в vacuum души.

26 февраля. Умер Брандес, мой любимец 80-х годов, в годы моего космополитизма; позже вышедший из моего кругозора, он сейчас стал мне как будто ближе, и я теперь не повторил бы таких резкостей о нем, как в «Письме о национальном воспитании» в 1902 г. Он был сыном своего поколения, где были титаны и пигмеи, — он ближе к титанизму. Он умер 85 лет, при ясном сознании; писал большие труды еще в последние годы (о Цезаре, о Христе). Для нас, стоящих на грани жизни, это — большое утешение. Боже мой, сколько бы я успел сделать, если бы прожил еще 18 лет при полной трудоспособности!..

10 апреля. Ах, эта непрерывная лихорадочная работа, эта спешная «упаковка вещей» перед отходом поезда на тот свет, как я называю свою ликвидацию жизненного труда!.. Одна молитва в душе: чтобы поезд не отошел до упаковки дорожных вещей...

17 апреля (первый день Пасхи). На днях посетил нас редкий гость: Роберт Зайчик, которого я не видел с 1897 г. в Швейцарии, а его тетя Ида — с 1885 г. в Мстиславле. Он уже давно стал «католиш» в душе, если не официально, и между нами нет общего языка. Тем не менее мы пару часов оживленно беседовали, затрагивая большие вопросы слегка, без дискуссии... На прощание я дал ему пару томов «Новейшей истории», чтобы он понял мою позицию. Его же позиция для меня темна, но догадки о ней невеселые.

15 июля, Обергоф. Только что прочел драму И. Штейнберга из времени большевистской революции 1917–1918 гг. Сплошь идейная драма: борьба индивидуальной этики с культом революции. Автор, как временный комиссар юстиции в ленинском правительстве, сам это пережил. Он теперь искупает свою вину страстной борьбой против советского режима, и все же не отрекся от культа революции. Я ему напомнил стихи Гюго:

Les révolutions, qui viennent tout venger,

Font un bien éternel dans leur mal passager,

но прибавил, что их невозможно применять к большевистской перманентной революции, которая не может уже считаться «переходным злом».

21 июля. …Надо написать заметку о Житловском для его юбилейного сборника... Просмотрел три тома его публицистики и многое узнал о его «автономизме», понял