Книга жизни. Воспоминания и размышления. Материалы к истории моего времени - Семен Маркович Дубнов

(в последний раз видел его до войны), Темкина, Ефройкина, Усышкина (не видел с 1917-го) и многих других. Представились новые лица обоих полушарий... Теперь сижу (в отеле) у открытого балкона в теплый вечер, гудят трамваи и ауто, а в голове проносятся, в связи с новыми встречами, тени былого, былой России.

20 августа (утро). Еще два дня на конференции. Речи в пленуме, работы в комиссиях, кипение страстей. Страсти разгорелись не по главному вопросу о создании интернационального органа защиты прав евреев, а по второстепенному: спор о языках в школе. Крайние гебраисты вроде Усышкина и идишисты (Чернихов, Номберг{809}) внесли эту фанатическую страстность. Чернихов, по обыкновению, устроил несколько скандалов. Резолюции проходили вчера в атмосфере «беголе», среди криков и шума. Американцы своими 24 голосами давали перевес гебраистам, хотя они плохо знакомы с школьным вопросом в странах еврейских меньшинств. Они победили и в главном вопросе об органе, добившись перемены его имени и места: Council for protection of the rights of Jewish Minorities{810} вместо Comité des délégations juives{811} и Женева вместо Парижа... За наступлением субботы не удалось огласить последние резолюции и придется кончать сегодня вечером. Сегодня (суббота) приглашен на обед к д-ру Гиршкопу, идеалисту и мечтателю, автору книги «В чем смысл жизни», который в 1923 г. ходил ко мне в Берлине и потом писал из Парижа.

22 августа (в вагоне Цюрих — Шафгаузен). Снова в вагоне, быстро мчащем меня домой, в Берлин. В субботу днем особое заседание комиссии Шварцбарта, с американцами. Вчера заключительное заседание конференции, К концу настроение сильно поднялось. Новый орган составлен. Меня выбрали не только в Совет (Council), но и в президиум, куда вошли Моцкин, Вайз, Соколов, Гринбаум и др. Последние речи дышали надеждой. Я говорил о единении евреев двух полушарий и о соучастии маленькой страны с большой будущностью — Эрец-Исраель; напомнил о призыве к синтезу Цион — голус, который здесь осуществляется после преодоления «детской болезни» отрицания голуса, ибо здесь Сион пришел к голусу. Усышкин в своей речи последнее, конечно, отказался признать, но говорил примирительно. Простились трогательно, разошлись в два часа ночи.

Так создалась организация, которая при нормальном развитии могла бы сыграть очень важную роль в еврейской политике, призванной заменить старую и малопочетную еврейскую дипломатию. Но окруженное атмосферою вражды или равнодушия, новое начинание не имело воздуха для своего роста. Прежде всего не оправдали наших ожиданий американские друзья. Они покрывали лишь малую часть возложенного на них бюджета, поддерживая информационное бюро нашего Совета в Женеве иод управлением Ц. Аберсона{812} и оставляя без средств главный парижский комитет, руководимый Моцкиным. Дипломаты и «ходатаи» из старых учреждений не переставали пугать общество нашей открытой национальной политикой, и обер-дипломат Люсьен Вольф{813}, «министр иностранных дел» при «Союзе еврейских общин в Лондоне» (Foreign office of the Board of Deputies), полемизировал на страницах своего «Jewish Guardian» против моего доклада на Цюрихской конференции о старой и новой политике («The new diplomacy», по его выражению). Парижские ассимиляторы также мешали Моцкину в его самоотверженной работе.

Осенью наступил разбор дела Шварцбарта в парижском суде. Наш комитет защиты удвоил свое рвение. Моцкин и Чериковер усердно работали в Париже. Я опубликовал через ИТА в день Рош-гашана воззвание, которое кончалось словами молитвы: «О земля, не покрывай моей крови, и пусть не будет места, куда бы не донесся мой крик!» Я пояснил: «Не мести мы хотим, но раскрытия страшной правды (о трехлетней резне евреев на Украине бандами Петлюры). Весь еврейский народ должен прийти на помощь нашему комитету защиты». Действительно, на процессе раскрылась страшная картина еврейского мученичества и гайдамацкого зверства, и дело кончилось полным оправданием Шварцбарта. Через семь лет после исторического преступления суд мировой совести осудил преступников и выразил сочувствие их жертвам.

Я в это время работал над редактированием седьмого тома «Истории». Целые параграфы были вновь написаны, особенно в главах об Австрии и Германии XVII–XVIII вв. Польский центр занимал главное место в этом томе. Яснее была установлена связь между украинской катастрофой 1648 г. и мессианским движением Саббатая Цеви{814}. Вся сложная драма эпохи, начавшейся мартирологом XVII и кончившейся просветительным движением XVIII в., была не только написана, а мысленно вновь пережита. Пересмотр VII тома был закончен только в феврале 1928 г.

К этой динамике двух лет прибавлю некоторые выписи из дневников.

1926

1 января. Мировые перспективы все еще темны, несмотря на «дух Локарно». Внутренно, морально народы еще не разоружились, фашизм справа и большевизм слева грозят неисчислимыми бедствиями. Хулиганствует антисемитская толпа, преимущественно студенческая молодежь в Германии, Венгрии, Румынии, Польше... В центре Берлина «гакенкрейцеры» на днях избили престарелого еврейского ученого Ительсона (моего бывшего оппонента в дебатах о начале христианства). А в России царит инквизиция красных доминиканцев и уничтожает всех, без различия исповеданий. Там растет поколение в рабстве, и само понятие о свободе личности и коллектива ему будет чуждо. Нужны гигантские силы, чтобы побороть зверя в человеке после озверения мира в годы войны. Нужны борцы-мученики за святое дело очеловечения национализма, сочетания гуманного с национальным.

15 января. Был на днях варшавский раввин, проф. Шор. Принес ряд статей обо мне, которые он напечатал в краковской газете в 1920 г., когда я еще был заперт в России... Он зовет меня в Варшаву — читать лекции в имеющем открыться еврейском научном институте, и я ему должен был арифметически доказать, что у меня не хватит лет жизни для окончания работ нужнейших.

22 января. Соблюдаю обет отшельничества: работаю и никуда не хожу. Вопреки настояниям друзей, не пошел вчера на юбилей Житловского, а послал письмо с оценкою деятельности юбиляра...

5 февраля. Чрезмерный наплыв посетителей нарушает мое отшельничество. Были ученые (Блау{815} из Венгрии, здешние Эльбоген и д-р Бернфельд), политики и журналисты. Две газеты на идиш в Риге спорят за мое сотрудничество, и когда я одной («Фриморген») дал для перепечатки прошлогодние мои статьи из американских газет («От жаргона к идиш»), другая газета заявила претензию. Телеграммы, письма, полемика...

Сейчас читал в корректуре параграф об историческом значении Талмуда. Какая цепь мыслей протянулась от моих бурных юношеских статей 1881 и 1883 гг, через ряд изданий моей «Истории», до этой последней редакции оценки Талмуда! И все же под холодным покровом исторического синтеза, продуманного 45 лет, слышен еще трепет мысли юного революционера... Эмбрион идеи остался. Это вернейшая проба всякой идеи.

11 мая. …Получил из России предложение (письмом и телеграммой) дать статью для выходящего