Пустующий трон - Кен Лю

самом месте и впервые признались в чувствах друг к дружке. Ей вдруг стало дурно; она пошатнулась. Подняв глаза к солнцу, прошептала: «Я люблю тебя», надеясь, что яркое светило отразит ее послание за Стену Бурь, передаст его на край света, где находилась ее возлюбленная.

«Но сейчас у нас другие важные дела», – напомнила она себе.

Кинри даже не обернулся, услышав шаги двух женщин.

– Кинри, – ласково позвала Фара. – Пора ехать.

Сначала он не ответил. Над головой закричала чайка и нырнула за рыбой в далекое море внизу.

– На самом деле меня зовут Саво Рьото.

Хотя солнце продолжало ярко светить, Фара почувствовала, как на нее упала тень, а сердце обдало ледяным ветром.

– Так тебя назвали при рождении, – спокойно произнесла Дзоми, – но это не имя дара. Для всех, кто любит тебя, ты Кинри Кидосу.

– Я ждал, – пробормотал он, глядя на море. – Надеялся, что боги пошлют знак, что мне делать, но так и не дождался.

– Зачем тебе знак богов? – удивилась Дзоми. – Я здесь, Фара тоже. Мы твоя семья. Разве любви принцессы и самого влиятельного министра на Островах недостаточно?

– Вы не единственные, кто любит меня. Есть еще моя мать, Гозтан Рьото, тан Пяти племен Рога.

Дзоми вздрогнула; ее глаза запылали яростью, но голос сохранял спокойствие.

– Ты родился по принуждению, но грехи твоей матери не переносятся на тебя. Ты невинен, как все дети Дара.

– Как ты можешь судить мою маму, не зная ее? Когда я отправился в изгнание, она подарила мне на память панцирь с отцовской гравировкой. Можно ли после этого сказать, что он был ей безразличен, а она безразлична ему?..

– Они не были равными! – выпалила Дзоми, не в силах больше сдерживать гнев. – Она завоевательница, а он раб! О чем тут можно говорить, кроме несправедливости и мести?

– В Укьу все обстояло наоборот: он был завоевателем, а она рабыней.

– Да как ты смеешь сравнивать… – Дзоми аж тряслась от ярости.

– Никто из нас не знает правды! – парировал юноша. И, переведя дух, добавил: – Ты назвала меня ребенком Дара, но я в той же мере и дитя Укьу. Мой учитель, мастер Надзу Тей, дала мне имя дара, но моя мать дала мне имя льуку. Я не могу просто взять и забыть о том, кто я есть – и дара, и льуку одновременно.

– Что ты такое говоришь? – спросила взволнованная и сбитая с толку Фара.

Он посмотрел на нее, преисполненный грусти:

– Прости. Хотелось бы мне, чтобы и впредь ты оставалась Одуванчиком, а я – Кинри. Однако на самом деле это не так.

– Неправда! Ты Кинри, а я Одуванчик. Ничего не изменилось.

– Все изменилось.

– Что ты намереваешься делать? – вмешалась Дзоми, которой наконец удалось обуздать свои чувства.

– Не знаю. – Юноша покачал головой. – Дзоми, ты как-то упомянула, что в Пане мне нужно будет рассказать все об армии и руководстве льуку, чтобы помочь вам с императрицей бороться с Крифи, а императору Монадэту – подготовить вторжение. Но я не могу этого сделать, равно как не могу вернуться на Руи и выложить им все секреты, которые узнал в Дара, чтобы помочь Танванаки завоевать вас. – Его голос сорвался. – Я не хочу помогать сестре убивать мою мать. Я не хочу помогать матери убивать мою сестру.

– Отказ делать выбор – тоже выбор, – сказала Дзоми. – Ты родился Саво Рьото, но теперь у тебя есть шанс стать Кинри Кидосу. Отказываясь от этой возможности, ты вместо будущего среди любящих тебя людей выбираешь наследие варваров-убийц. Подумай хорошенько, чего ты хочешь на самом деле?

– Чего я хочу на самом деле? – протянул юноша, – О, как бы я хотел не знать того, что знаю, не чувствовать того, что чувствую, не помнить того, что испытал, не быть тем, кто я есть. Но даже боги не в силах исполнить это желание. Преступления моей матери и ее народа были совершены ради Укьу-Тааса, а значит, и ради меня тоже. Моя наставница, мой отец и их народ пережили страшные муки во имя Укьу-Тааса, а значит, и во имя меня самого. Такова правда. Вырезать ее из памяти – все равно что вырезать из груди собственное сердце. Но я никогда не знал своего отца как отца, зато мама всегда рисковала головой ради меня, ради моего будущего. Я не могу отречься от нее. Я Саво Рьото, сын Гозтан Рьото, дочери Дайу Рьото. Я служу Укьу-Тааса, будучи таном-тааса Пяти племен Рога.

Тут Фара не выдержала и с душераздирающим воплем бросилась вниз по склону.

– Ты сделал свой выбор, а теперь я сделаю свой, – монотонно проговорила Дзоми. – Я привезу тебя в Пан не как брата, а как шпиона льуку. Если ты так хочешь быть таном-тааса льуку, то я вынуждена исполнить обязанности секретаря предусмотрительности Дара. Ясно?

Саво Рьото кивнул.

Юноша ехал в темноте.

Вместо клетки Дзоми посадила Кинри в обычный фургон, целиком накрытый брезентом. Возможно, надеялась, что одиночество заставит его передумать.

Вспышка яркого света из-за приподнятой ткани; аромат одуванчиков и песчаных роз; прикосновение теплого тела.

– Мне все равно, льуку ты или дара, уборщик посуды или шпион, – сказала Фара. – Ты всегда будешь моим Кинри, а я – твоим Одуванчиком. Разве этого мало?

«Разумеется, нет, – подумал он. – Этого более чем достаточно». Однако вслух прохрипел:

– Но ведь это неправда. А в любви нет места лжи.

– Забудь о прошлом, забудь об истории. Давай будем как древние поточники, которые жили свободно, радуясь любви, сами по себе и ничем не сдерживаемые.

Юноша зажмурился. Она нарисовала заманчивую картину. Прекрасную фантазию.

– Но мы не персонажи романтической легенды, – возразил Кинри. – Ты любишь своих братьев, сестру, государыню-тетушку, родителей. Я люблю свою мать, сестру, друзей детства, наро, учивших меня бороться и ездить верхом. Но твои брат и сестра хотят утопить народ моей матери – и мой народ тоже – в море, наслаждаясь горестными криками врагов. Мы связаны узами любви и ненависти; эта паутина сверкает в свете истории, украшенная кровавым жемчугом и костями. Как мы сможем видеть друг друга такими, какими того заслуживаем, не признавая правды?

Рука Фары была холодной на ощупь. Она дрожала.

– Значит, все кончено?

Перед глазами у него все поплыло, комок никак не хотел отступать от горла. Кинри пошарил за пазухой и достал ее платок.

– Я так его и не открыл, – сказал он, пытаясь вложить платок в ладонь девушки.

Как будто это могло унять боль Фары, исцелить ее.

– Однажды подаренную любовь вернуть нельзя! – Принцесса отдернула руку.

Последовала новая яркая вспышка, и Фара исчезла. В