Пустующий трон - Кен Лю

Увы, ничто не ново под луной; все люди гнилые по своей природе, откуда бы они ни происходили.

– Почему все эти документы спрятаны? – спросил Кинри у Дзоми. – Почему они не доступны каждому, кто желает знать правду?

– Потому что от правды иногда бывает только хуже, – устало ответила та.

– Это как?

– Когда Гегемон топтал Дара копытами своего коня Рефироа, им двигали воспоминания о гибели родных от рук Мапидэрэ. Он воодушевлял солдат, напоминая им, что завоеватели из Ксаны однажды похоронили живьем несколько десятков тысяч сдавшихся солдат Кокру, поэтому его последователи не противились, когда он сам утопил столько же ксанских пленных. Куни Гару, будучи королем Дасу, напротив, прощал солдат и чиновников империи Ксаны, а позднее, став императором Рагином, освободил от налогов прежних соратников Гегемона. Он не стремился к мести и не напоминал народу о жестокости Мапидэрэ, не возводил памятников невинным жертвам амбиций Маты Цзинду. Он хранил правду в этих тайных архивах и даже позволил людям романтизировать эпоху Гегемона. Какой путь, по-твоему, вернее?

Кинри молчал. Ему было понятно, что воззвания к справедливости в отношении маршала Гин Мадзоти расшатают Дом Одуванчика, когда тому в свете угрозы льуку крайне необходима народная поддержка. Но почему и свидетельства о преступлениях льуку также скрываются?

– Порой истина подтверждает обман, – сказала Дзоми.

Кинри был в замешательстве.

– В народе уже ходит достаточно историй о зверствах льуку, – пояснила она. – Публикация свидетельств очевидцев лишь подтвердит слухи и заставит людей верить любым кровавым страшилкам.

Кинри обдумал это. Он ведь и сам верил в страшилки о Куни Гару, услышав, что король-бандит предал Гегемона в Рана-Киде.

– Джиа сочла, что после битвы в заливе Затин людям нужен мир, а не новая война. Донесения о преступлениях льуку лишь усилят воинственные настроения в народе, чего, по ее мнению, следует всячески избегать. Хотя императрица активно не препятствует распространению слухов, официальные доклады по ее распоряжению засекречиваются до тех пор, пока о них нельзя будет говорить спокойно, без кровожадности.

Голос Дзоми звучал устало, и Кинри вдруг стало ее жаль. Сестра напомнила ему дикую гусыню, оставленную партнером охранять и чинить гнездо так надолго, что забыла, как взлететь с водной глади. Лишь тень да крик – вот и все, что от нее сохранилось.

Среди ночи Дзоми не спалось от тревожных дум.

Она переживала за Кинри, который оставался по-прежнему унылым и замкнутым. Ее брат вырос в семье высокопоставленного тана и наверняка мог поделиться важными сведениями. Но Дзоми начала понимать, что, вероятно, поспешила с оценкой его намерений. Ребенок не откажется от любящей матери, даже узнав, что она убийца, насильница и сражается за несправедливую цель. Человек не откажется от годами вбиваемой в него идеологии, требующей верности племени, родине и выдуманным мифам, даже узнав, что на самом деле все обстоит не так, как ему рассказывали.

«Важнейшие решения принимаются не под напором логики, не путем взвешивания рыбы, не по итогам тщательного сопоставления плюсов и минусов, а по наитию, по велению любви, которой не нужны доказательства, оправдания или объяснения».

Дзоми решила, что лучше сперва отвезти Кинри в Пан, показать юношу мудрым советникам и лекарям, которые могли бы помочь ему привыкнуть к тому, что он теперь дара, и лишь потом задавать вопросы.

А вот с Цветочной бандой нужно было что-то решать, причем как можно скорее.

Вопросы Моты сильно потрясли ее. Императрица обвинила Гин Мадзоти в измене, чтобы достичь своих политических целей, и Дзоми, к ее нескончаемому сожалению, помогла в этом Джиа. Маршал, глубоко убежденная, что императрица свернула не на ту дорожку, и впрямь давала приют беглым повстанцам. Гин Мадзоти искренне считала, что следует идеалам мутагэ. Согласно букве закона – но отнюдь не духу – она действительно изменила родине.

Цветочная банда сломала печать Трона Одуванчика, чтобы узнать правду о суде над Гин Мадзоти, также веря, что это соответствует мутагэ. Угрожая упрямцам обвинениями в государственной измене, чтобы заставить подчиниться своим личным желаниям, Дзоми следовала примеру императрицы. Она верила, что преследует великую и справедливую цель. Но можно ли оправдать этим замалчивание правды, действие методами если не льуку, то, по крайней мере, сходными, – чтобы сломить сопротивление?

Она вспомнила, как Тэра перед отъездом из Дара попросила ее помогать младшему брату управлять страной. Сам Фиро просил помочь ему собрать армию, чтобы вызволить народ Неосвобожденного Дара. Императрица Джиа строго напоминала, что Дзоми поклялась служить держателю печати Дара. А Луан Цзиаджи наставлял Дзоми в тот миг, когда казалось, что она на волосок от смерти: «Иногда человек обязан поступать правильно, даже себе во вред. Поступки материализуют идеалы».

Что означает мутагэ? Верность желаниям того, кто владеет печатью Дара, или нечто большее?

Дзоми годами выполняла все требования императрицы, веря, что Джиа хочет народу Дара только добра. Но вдруг та ошибалась? Что, если частная армия Фиро – единственная надежда Дара? Однажды императрица уже допустила промашку, а где один раз, там и другой. Дзоми всегда старалась мириться со сложной бюрократической системой Джиа, следовать правилам, но что, если добиться справедливости можно только тогда, когда обрежешь все ниточки и перестанешь парить, как воздушный змей, а обрушишься вниз, словно механический сокол-минген Луана?

Гин Мадзоти укрывала беглецов, потому что это было мутагэ; она отказалась признаться в измене, потому что это было мутагэ; она приняла приговор, дабы защитить престол, и, несмотря на запятнанную репутацию, взяла в руки оружие, чтобы сражаться за Дара, ибо это было мутагэ.

Может ли Дзоми пойти на меньшие жертвы?

«Пробравшись сквозь чащу, все равно следует полагаться на компас страстного сердца. Изучив все расклады, все равно придется бросить кости и положиться на удачу».

Сомнения перестали терзать Дзоми. Она поняла, что должна сделать.

Прошла неделя. Стояло солнечное утро. Из Последнего Укуса вышел большой караван, увозя Дзоми Кидосу и принцессу Фару обратно в Пан.

Обычно столь долгий путь секретарь предусмотрительности проделывала на воздушном корабле, но на этот раз при ней был весьма любопытный груз, а перед возвращением в Пан требовалось заехать еще в одно тайное место. Наземное путешествие было удобнее, а для обеспечения безопасности из Гинпена вызвали вернувшуюся после борьбы с пиратами Айю Мадзоти.

Фургоны были доверху нагружены образцами, моделями и чертежами изобретений Цветочной банды. В Последнем Укусе остались копии, а эти ехали в Пан, чтобы мудрецы из Императорской академии могли изучить их и понять принципы работы. Секретарь предусмотрительности уже предвкушала результаты.

Но кое-каким планам и моделям не суждено было добраться до Пана. Дзоми собиралась заглянуть