Стихотворения и поэмы - Ярослав Смеляков

53. КЛАССИЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Как моряки встречаются на суше,когда-нибудь, в пустынной полумгле,над облаком столкнутся наши души,и вспомним мы о жизни на Земле.

Разбередя тоску воспоминаний,потупимся, чтоб медленно прошлив предутреннем слабеющем туманезабытые видения Земли.

Не сладкий звон бесплотных райских птиц —меня стремглав Земли настигнет пенье:скрип всех дверей, скрипенье всех ступенек,поскрипыванье старых половиц.

Мне снова жизнь сквозь облако забрезжит,и я пойму всей сущностью своейгуденье лип, гул проводов и скрежетбулыжником мощенных площадей.

Вот так я жил — как штормовое море,ликуя, сокрушаясь и круша,озоном счастья и предгрозьем горяс великим равнозначней дыша.

Из этого постылого покоя,одну минуту жизни посуля,меня потянет черною рукоюк себе назад всесильная Земля.

Тогда, обет бессмертия наруша,я ринусь вниз, на родину свою,и грешную томящуюся душуоб острые каменья разобью.

54. ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЛИДА

Вдоль маленьких домиков белыхакация душно цветет.Хорошая девочка Лидана улице Южной живет.

Ее золотые косицызатянуты, будто жгуты.По платью, по синему ситцу,как в поле, мелькают цветы.

И вовсе, представьте, неплохо,что рыжий пройдоха апрельбесшумной пыльцою веснушекзасыпал ей утром постель.

Не зря с одобреньем веселымсоседи глядят из окна,когда на занятия в школус портфелем проходит она.

В оконном стекле отражаясь,по миру идет не спешахорошая девочка Лида.Да чем же                       она                                   хороша?

Спросите об этом мальчишку,что в доме напротив живет.Он с именем этим ложитсяи с именем этим встает.

Недаром на каменных плитах,где милый ботинок ступал,«Хорошая девочка Лида», —в отчаянье он написал.

Не может людей не растрогатьмальчишки упрямого пыл.Так Пушкин влюблялся, должно быть,так Гейне, наверно, любил.

Он вырастет, станет известным,покинет пенаты свои.Окажется улица теснойдля этой огромной любви.

Преграды влюбленному нету:смущенье и робость — вранье!На всех перекрестках планетынапишет он имя ее.

На полюсе Южном — огнями,пшеницей — в кубанских степях,на русских полянах — цветамии пеной морской — на морях.

Он в небо залезет ночное,все пальцы себе обожжет,но вскоре над тихой Землеюсозвездие Лиды взойдет.

Пусть будут ночами светитьсянад снами твоими, Москва,на синих небесных страницахкрасивые эти слова.

55. РЖАВЫЕ ГРАНАТЫ

Мы не однажды ночевали в школах,оружие пристроив в головах,средь белых стен, ободранных и голых,на подметенных наскоро полах.

И снилось нам, что в школах может сниться:черемуха, жужжанье майских пчел,глаза и косы первой ученицы,мел и чернила,                        глобус и футбол.

Мы поднимались сразу на рассвете,сняв гимнастерки, мылись у реки.И шли вперед, спокойные, как дети,всезнающие, словно старики.

Мы шли вперед —                            возмездье и расплата,оставив в классе около стеныстраницу «Правды» мятую, гранату,размотанный кровавый бинт солдата —наглядные пособия войны.

56. ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПЕЙЗАЖ

Над терриконом шахты темно-серымдождь моросит который день подряд.Как на вулкане, изверженья серывиящимися струйками дымят.

Нет синевы, и нет ветвей зеленых.Сурово блещет небо надо мной,с него сошли созвездия влюбленныхи разместились в лавах под землей.

Меж тесной грязи рельсы молча лезут,клубится пар, несется сильный ток.Здесь торжествуют уголь и железо,диктаторствуют бур и молоток.

Здесь жизнь и время меряют на тонны.Здесь лозунги орут и говорят.Весь день стучат товарные вагоныи паровозы свищут и трубят.

И на стене, двухцветная, сырая,огромная, как милая земля,в дыму сражений, — карта фронтоваяи черный график черного угля.

Край шумных рощ и праздничного пенья,мы научились все-таки с тобойжить в эти дни, отвергнув украшенья,как голой сутью, голой красотой.

57. ЗАРИСОВКА

Этот клуб не топилсяеще с довоенных времен:лед сверкает на стенах,в кассе белый сугроб наметен.

Но, не падая духом,обмотавшись зеленым кашне,словно птенчик в скворешне,воркует кассирша в окне.

И директорша клуба,как бог посредине планет,сжавши синие губы,включает рубильником свет.

На промерзшей эстраде,застегнут, румян и плечист,с выраженьем бесстрастьянедвижно сидит баянист.

У него на коленяхсундук с сыромятным ремнем.Все шахтерские танцыпо порядку разложены в нем.

И, как добрый хозяин,он их выпускает в народ:вслед за вальсом прелестнымидет нагловатый фокстрот.

58. ДОЧЬ НАЧАЛЬНИКА ШАХТЫ

Дочь начальника шахтыв коричневом теплом платке —на санях невесомых,и вожжи в широкой руке.

А глаза у нее —верьте мне — золоты и черны,словно черное золото,уголь Советской страны.

Я бы эти глазадо тех пор бы хотел целовать,чтобы золоту — черными черному — золотом стать.

На щеке ее родинка —знак подмосковной весны,словно пятнышко Родины,будто отметка страны.

Поглядела и скрылась,побыла полминуты — и нет.Только снег заметаетполозьев струящийся след.

Только я одиноков снегу по колено стою, увидав свою радость,утративши радость свою.

59. СУДЬЯ

Упал на пашне у высоткисуровый мальчик из Москвы,и тихо сдвинулась пилоткас пробитой пулей головы.

Не глядя на беззвездный куполи чуя веянье конца,он пашню бережно ощупалруками быстрыми слепца.

И, уходя в страну инуюот мест родных невдалеке,он землю теплую, сыруюзажал в коснеющей руке.

Горсть отвоеванной Россиион захотел на память взять,и не сумели мы, живые,те пальцы мертвые разжать.

Мы так его похоронили —в его военной красоте —в большой торжественной могилена взятой утром высоте.

И если, правда, будет время,когда людей на Страшный судиз всех земель, с грехами всемитрикратно трубы призовут, —

предстанет за столом судейскимне бог с туманной бородой,а паренек красноармейскийпред потрясенною толпой,

держа в своей ладони правой,помятой немцами в бою,не символы небесной славы,а землю русскую, свою.

Он всё увидит, этот мальчик,и ни йоты не простит,но лесть — от правды,боль — от фальшии гнев — от злобы отличит.

Он всё узнает оком зорким,с пятном кровавым на груди,судья в истлевшей гимнастерке,сидящий молча впереди.

И будет самой высшей мерой,какою мерить нас могли,в ладони юношеской серойта горсть тяжелая земли.

60. ПАРЕНЕК