Хороший сын - Роб ван Эссен

Питера Класа с каким-то мутным напитком в бокале, ножом, нарезанной селедкой и булочкой, и вот особенно эта селедка и эта булочка заставляли нас возвращаться к картине снова и снова, чтобы рассматривать блеск рыбьей кожи и пористость хлеба. Я понял, что в таких работах важна не имитация, ну или, во всяком случае, не только имитация, но и трансцендентность, хотя вполне возможно, этого слова я тогда еще не знал. Художник не восклицал: посмотрите на меня! – он восклицал: посмотрите на это! Хотя мы ходили и в залы с современным искусством, и в сад с современной пластикой, но все же основное ядро наших обеденных экспедиций заключалось в поисках «подходящей фактуры». Позднее у меня выработаются другие предпочтения, я полюблю искусство двадцатого века, от экспрессионизма и дадаизма до постмодернизма, потому что это наша эпоха, потому что в этом должна была быть правда о нас, и о нашем времени, и нашей истории, хотя, может быть, просто потому, что я видел в нем красоту, но и это прошло; еще позже я полюбил пейзажи и как реалистичные, так и не очень изображения городов на картинах раннего Возрождения, перекрестки дорог, встречи святых, сцены из жизни Христа, где на заднем плане видны тающие в дымке холмы с нежными деревцами, и города с каменными стенами, дворцами и церквями, – все маленькое, далекое и в мягких тонах; так и хочется там погулять, по этим холмам, хочется соединить задние планы со всех картин, чтобы можно было перебираться из одного пейзажа в другой, из одного города в другой, а сам бы ты был маленькой точкой где-то на заднем плане.

Интермедия в Боймансе была недолгой, но эти дни меня сформировали, во всяком случае частично, – так же как и весь архивный период задал определенный вектор моей жизни. Безработного молодого человека пристраивают на двенадцать месяцев в некое муниципальное учреждение, потому что там не хватает рабочих рук, – и вот пожалуйста, вся его дальнейшая жизнь развивается из этого случая, решающим оказался этот поворот, который он даже не сам выбрал. И вот в конце концов сидишь ты такой много лет спустя, когда твоего собственного мира, можно сказать, и не существует более, в машине с Ленноксом, движешься в южном направлении, так как что-то случилось с Де Мейстером, ведь Де Мейстер – это Бонзо, я уже говорил?

Да, но все равно спасибо, что напомнил. Де Мейстер потом стал Бонзо и у него что-то с памятью, я правильно понимаю?

Да, все правильно.

И Бонзо, получается, типа, псевдоним. Или кодовое имя?

Именно. Нужно будет еще раз все это перечитать на свежую голову, сейчас я уже сам потерял нить, по-моему. Вот, например, эта глава про архив. Получилось хоть немного передать атмосферу времени и объяснить, кто такой Леннокс?

Думаю, да.

Спасибо. Но Де Мейстера я в этой части подзадвинул, его дальнейшая деятельность затмевает все остальное. О нем можно было бы рассказать гораздо больше, чем только как он оттрахал Е5 у окна ее комнаты в общежитии и как он пару раз бродил с нами по Боймансу. У него, например, был «Гоггомобиль», а может быть, даже настоящий «Мессершмитт», такой узкий трехколесный автомобиль с блестящими хромированными деталями и близко посаженными фарами, как будто кто-то огромный взял своими ручищами «Фольксваген-жук» и сжал его с обеих сторон. Де Мейстер иногда приезжал на нем на работу, привлекая к себе всеобщее внимание. Однажды я тоже в нем сидел, после того как мы отпраздновали день рождения Де Мейстера у него дома. Он жил с матерью, недалеко от Ватерлооплейн. Отец уже давно куда-то свалил, сейчас об этом легко прочитать в книгах, а тогда Де Мейстер говорил, что если встретит его, то морду набьет. В тот вечер гости были только из архива, наверное, он не смешивал людей из разных кругов; вот был бы номер, если бы я тогда оказался за одним столом со всеми будущими похитителями, но, может, он с ними тогда еще не был знаком. Надо сказать, мы сильно удивились, увидев его мать: он так часто клялся ее могилой, что мы автоматически решили, что ее уже нет в живых.

Я помню, что в комнате, где мы сидели, на стене под самым потолком висела маленькая колонка от уокмена, приклеенная огромным количеством скотча разных цветов, динамиком вверх. Провод спускался к аудиоустановке, и Де Мейстер объяснил, что это на случай, если шумят соседи сверху: можно им включить музыку. Колонка же так сгорит? – удивился кто-то из нас, но Де Мейстер уверял, что нет. Он хотел продемонстрировать ее в действии, но его матери такая идея не понравилась. Она у него была маленького роста, с темными волосами, то есть высокий рост и светлые волосы достались ему от его гребаного папаши. В подарок от коллег, то есть от нас, он получил трусы с головой слона; член нужно было убирать в хобот. Де Мейстеру они страшно понравились, он расхохотался и ушел в другую комнату, а потом вернулся в одних трусах.

Тем же вечером, но позже он ужасно разругался с матерью, не помню из-за чего; на вечеринке помимо пива была трава, а к ней я не привык, так что к концу уже не очень соображал, помню только, что коллеги то и дело выкрикивали: она же все-таки тебе мать! – Де Мейстер, она же все-таки тебе мать; и что Де Мейстер развез нас с Ленноксом по домам на своем «Мессершмитте». Он выруливал по темным улочкам, а мы оказались прижатыми друг к другу на заднем сиденье для карликов. Перед нами на велосипеде ехал Йохан, значит, он тоже остался до победного конца, и если мог крутить педали, то происходило все это еще до несчастного случая. Де Мейстер все жал на газ и тормозил уже буквально в сантиметре от Йохана, тот сначала каждый раз с улыбкой оборачивался, но Де Мейстер продолжал его подгонять, и Йохан начал петлять и отчаянно жестикулировать у себя за спиной. Это было нереально смешно. В итоге Йохан вывернул на тротуар. Нам вслед он с гневным видом потряс кулаком, обычно так делают только в детских книжках и комиксах. Де Мейстер отвез меня до самого дома, в ту комнатку на Весперзейде, где я тогда жил, помню, как мы с ветерком пронеслись по площади перед «Амстел-отелем», а потом я начал кричать, потому что он въехал в ведущий на Весперзейде туннель для велосипедистов, где, как я знал, установлены столбики, чтобы по нему в объезд пробок не ездили автомобилисты. Не дрейфь, проедем! – крикнул Де Мейстер, и действительно, мы проехали. Повезло со столбиками, с ухмылкой сказал он, останавливаясь у моей двери, завтра уже не выйдет, это точно. Спокойной ночи!

В общем, и так далее, и так далее. Сам понимаю, что слишком жадно пытаюсь выудить из памяти воспоминания о том годе работы в архиве, вне зависимости от того, имеют они отношение к делу или нет. Например, что – я еще не рассказывал? – мы завели дурацкую привычку восклицать на все, что человек произносит: а, вот как это теперь называется! как будто все и всегда говорилось только о сексе. Сначала мы шутили так в ответ на то, что и вправду можно было понять двояко, но уже скоро нельзя было просто сказать, что идешь в читальный зал или за второй чашкой кофе, чтобы сразу из нескольких глоток одновременно не вырвалось: а, вот как это теперь называется! Но я думаю, что такое происходило в любом коллективе, да и сейчас, наверное, происходит. По-моему, теперь я уже все рассказал, а жаль, я бы с гораздо большим удовольствием пораспинался еще о том времени, в будущее чего-то совсем не хочется возвращаться.

3. День третий и четвертый

Глава 1

Доброе утро, говорит кровать, вы провели в постели семь часов тридцать три минуты, из которых находились в состоянии сна пять часов сорок четыре минуты. Учитывая средние данные для вашего возраста, я могу посоветовать…

Замолчи, обрываю я.

У меня есть спокойная музыка, которая прекрасно подойдет…

Замолчи! – кричу я. Кровать молчит. Я сбрасываю с себя одеяло, перекидываю ноги вниз и встаю. Раньше это мне давалось легче. Раздвигаю