Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

сегодняшней возрождающейся ксенофобией? Разве это не усиливает проявления враждебности (уход в национализм, ненависть к другим, социальное расслоение, возведение пограничных стен) перед лицом нашего ужасного миграционного кризиса? Смогут ли эти шестьдесят мировых лидеров установить связь между предполагаемой угрозой от «иностранца Пикассо» и сегодняшним потоком мигрантов? Удастся ли женщине с веером, иммигрантке из Вашингтона, растревожить своим останавливающим жестом хоть кого-то из бюрократов? Может ли этот визит в музей д'Орсе повлиять на хаос и преступность, которые насаждают люди, сидящие в кабинетах знаменитого здания в Вашингтоне? И что мы сможем сделать с завещанным нам посланием «Семьи комедиантов», единственным великим шедевром, отсутствующим на этой выставке? С 1963 года по настоянию коллекционера, передавшего эту картину Национальной галерее искусств в Вашингтоне, она причудливым образом оказалась в заточении в этом музее прямо напротив Белого дома.

«Циркачи презирались обществом. Они были бедными, но независимыми. И красноречиво символизировали собой непринятие обществом художников-авангардистов, каким был Пикассо», – написано на табличке у одной из картин, висящих в зале музея на втором этаже, в восточном крыле. Уместно также упомянуть, что в этом тексте говорится и о «безысходности» шести персонажей, застрявших в «канавах общества».

Если принять во внимание неопубликованные архивные источники (особенно те, что касаются истории французской полиции), можно легко различить циклы и повторения, которые происходили в первые шесть лет блуждания Пикассо в парижских лабиринтах. И я полагаю, что это может дать нам новый ключ к прочтению его работ. «Писать картины – это просто еще один способ вести дневник», – сказал художник в 1932 году. И реалии его жизни, которые открылись благодаря изучению архивов полиции, позволили мне по-другому прочитать «дневники» Пикассо за тот период, когда он жил во Франции. И странным образом эти «дневники» перекликаются со многими самыми животрепещущими вопросами современного общества.

На самом деле Пикассо не сразу смог утвердить свою идентичность в парижском лабиринте, пока блуждал в поисках самого себя. Обрести опору ему в большей степени помогли другие изгои, которые выступали для него в роли «открывателей врат»: сообщество каталонцев на Монмартре (за чью щедрость он заплатил большую цену); Макс Жакоб (научивший его французскому языку); Гийом Аполлинер (показавший ему, что в творчестве нужно быть бесстрашным и вдохновенным); Стайны (благодаря которым он заложил фундамент своей финансовой стабильности, позволившей ему творить свободно, как требовала душа); и, наконец, жители деревни Госоль (которые помогли ему познать самого себя).

Как, столкнувшись с политическими опасностями ХХ века, пережив две мировые войны, гражданскую войну и холодную войну на континенте, раздираемом национализмом, Пикассо сумел продвинуть в мир свое творчество? Как молодому человеку, прибывшему в Париж на Всемирную выставку 1900 года – в один из тех исторических периодов, когда усиление национализма и «гений Франции» достигли новых высот, – удалось выработать новую концепцию своей культурной принадлежности, вырасти до художника мирового масштаба и возглавить авангард?

Часть II

Во главе авангарда: 1906–1923

Появление стратегии: 1906–1914

16

«Невероятно близкая к скульптуре работа!..» Винценц Крамарж

35, 1907 (картон, гуашь)

Дерево, в ветвях идеально черные вкрапления синего с оттенком малахита, а вокруг оттенки красного. Края листьев, как у Веронезе…

Нижний левый угол темно-красный, заполненный черным (похожим на бархат) – потрясающе с декоративной точки зрения. Великолепно!

Драгоценные металлы. Как перегородчатая эмаль.

Он старается писать, как Матисс.

Синий цвет в центре резонирует с обширными желтыми поверхностями. Красное на зеленом. И эти оттенки взаимно дополняют друг друга.

Превосходная работа!{195}

Винценц Крамарж

Пикассо: выставка у Таннхаузера[61], весна 1913», – написал на обложке своего блокнота чешский искусствовед и коллекционер произведений искусства Винценц Крамарж[62]. Я держу в руках его блокнот и испытываю глубокое сожаление, что недостаточно знаю чешский и не могу в полной мере оценить тот энтузиазм, с которым Крамарж отзывался о Пикассо. От тридцати четырех исписанных карандашом страниц исходит невероятная энергия. Слова «ошеломляющий», «великолепный», «величественный», к которым часто прибегал коллекционер, передавая свои впечатления, говорят сами за себя. Эти заметки читаются как длинное стихотворение в прозе, посвященное творчеству Пикассо.

В этом историческом документе зафиксировано событие, невероятно вдохновившее Крамаржа. На Мюнхенской выставке он впервые увидел работы Пикассо – семьдесят три картины и тридцать восемь рисунков, созданных художником в период с 1901 по 1912 год. «Мальчик с трубкой» (The Boy with a Pipe, 1905), чудо «розового» периода, получил наивысший комплимент коллекционера: «…самая красивая работа первого периода». А «Склонившийся Арлекин» (Seated Harlequin, 1902) оставил его в недоумении: «…попытка писать в упрощенной манере, скульптурно, но пока движется по поверхности… руки словно резиновые. Непривлекательный»{196}. Заинтригованный таинственным «Деревом» (Landscape, 1907), Крамарж обратил внимание на сочетания цветов и сравнил переплетающиеся линии с перегородчатой эмалью. Подчеркнув неосознанное желание Пикассо превзойти Матисса, Крамарж тем не менее высоко оценил красоту черного цвета с перекрестной штриховкой в левом нижнем углу, потому что он «похож на бархат». Это замечание со временем даст Пикассо импульс выйти за грань изобразительного искусства и присмотреться к прикладному. Увидев «Натюрморт с букетом цветов» (Still Life with Flowers, 1908) – элегантный, структурированный, похожий на картины Сезанна и в то же время классический, Крамарж с воодушевлением пишет: «Превосходная работа. Первый настоящий Пикассо. Начало кристаллических форм и светотени». Но больше всего меня заинтересовал его комментарий к полотну «Голова женщины» (Woman’s Head, 1908). Эта яркая, неистовая, диссонирующая, даже брутальная картина с холодными красками «Африканского периода» создана всего через три года после «Мальчика с трубкой». Она, подобно сонате Карлхайнца Штокхаузена[63], сыгранной после прелюдии Баха, демонстрирует эстетическую революцию, которой подверглось творчество Пикассо. Асимметричная зеленая маска – нос в форме ломтика сыра бри, большие глаза (один бледно-желтый, другой голубоватый), толстые синие губы; искусное использование синего, белого и коричневого. Эта картина произвела очень большое впечатление на Крамаржа. «Невероятно близкая к скульптуре работа!» – написал он.

Чтение заметок Крамаржа, которые он вел в феврале 1913 года, завораживает. Возникает чувство, будто ты в стране чудес, созданной для Пикассо его новым арт-дилером Даниэлем-Анри Канвейлером[64]. Или кажется, что, открыв «двери, ведущие в другие миры и разом во все времена»{197}, ты оказался в стране кубистов – далеко за пределами национальных границ, у самого края пропасти и всего за восемнадцать месяцев до начала Первой мировой войны. Французский историк Франсуа Артог описал этот период истории как «время дезориентации, зависание между пропастями и эпохами». Он возвращает нас