Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

с маниакальным упорством проводит одно за другим слушанья по осушению Рыбинки, при этом игнорирует мнение общественности города Рыбинска и Рыбинского района. Не прислушиваются ее члены к мнению местных экспертов, экологов. Позабыли и про общественность Тверской и Вологодской областей.

– А чего это они вдруг занялись этим вопросом? Что, больше заняться нечем? Все осушено, осталось только Рыбинское водохранилище извести? – вновь пошутил я.

– Вот, вот и я о том же. Кто же это так настойчиво, словно дятел, пробивает вопрос осушенья? Не знаю. Может быть, хозяева дворцов, что стоят на берегах Истринского водохранилища, хотят обезопасить себя от высоких грунтовых вод?

– Так они нам об этом и скажут. А вы сами, Борис Александрович, точно знаете, что будет, если спустить воду? Что произойдет с водохранилищем? Или это ваши поэтические прозрения?

– О чем вы говорите, любезный Михаил Константинович, вы же строитель. Любому школьнику понятно, что вреда от осушения или понижения Рыбинки будет во сто крат больше, чем от сохранения его.

– Ну, если школьнику понятно, тогда будет еще долго Рыбинское море существовать в теперешнем виде. Почему? Сейчас это говорят школьники, пока они подрастут, пока хозяевами станут, вот тогда и решат, как быть. Много воды утечет.

– Ваши слова да Богу в уши.

– А Он нас слышит, Борис Александрович. Посмотрите на небо.

Мы оба одновременно запрокинули головы. Над нами мерцали мириады звезд. Там, вверху, был мир особый, правильный, гармоничный. Каждая звездочка, каждая планета веками, тысячелетиями оставалась постоянно на своих, заданных Богом местах. И эта незыблемость, бывшая сродни святости, помогала мятущейся человеческой душе поверить в ее Божественное предназначение.

Вода Невы, как будто услышав наш с Борисом разговор, тоже потемнела, нахмурилась. В этот вечер волны Невы были особенно густыми, глубокого стального оттенка, так что казалось, воздух был насыщен приторным запахам прокатного металла. И вся река напоминала огромный прокатный лист, уносящий на себе отражения звезд, прибрежных петербургских красот и наши переживания в далекие моря.

От созерцания этой объективной сущности, подвластной Богу, от любования своевольной стихией, которая сама может за себя постоять, действительно, становилось легче. Борис Александрович освободился от нахлынувших на него страхов и даже заулыбался, когда мы вышли на Дворцовую площадь. Красота утешает, возрождает, вразумляет наши недоверчивые сердца, забывающие народную мудрость: «человек предполагает, а Господь располагает». На Дворцовой площади лучше всего понимаешь, что такое Божий промысел: не иначе – Господь «расположил», чтобы Санкт-Петербург выстоял в страшных испытаниях, сохранился в великой архитектурной целостности. Невозможно представить, как во времена большевистских погромов и фашистской блокады сохранились эти символичные сооружения – Исаакиевский собор, Зимний дворец, Александрийский столп с Ангелом-хранителем! «На все воля Божья», – подумал я и удивился, услышав от Орлова:

– Да, действительно, на все Божья воля.

По площади мы шли молча. Здесь, как в храме, громко разговаривать было неприлично, тем более поздним вечером, который услышал нас, наши переживания, и ответил, и подбодрил красноречивыми символами.

Под аркой Главного штаба Борис Орлов оглянулся назад и, указав рукой на Адмиралтейство, произнес гулким шепотом:

– Вот здесь моя альма-матер была.

– Почему была, Борис Александрович? – в полный голос спросил я.

– Сейчас Высшее военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского, в котором я учился, выселено из этих стен, а сюда переведен из Москвы Главный штаб Военно-морского флота России. Видите, над зданием развевается Андреевский флаг, он символизирует присутствие высшего военно-морского командования.

– Жалеете?

– О чем?

– Что училище переехало.

– Да мне-то жалеть нечего. Я свое получил, учился здесь, в самом центре нашего славного города, напитался великой его историей и военно-морской традицией. Для современного учебного заведения это здание уже, конечно, не подходит. Это почти музей. И то, что сюда переехало руководство Военно-морским флотом из Москвы, считаю правильным. Символичным! Скажу по секрету, специальный факультет, который я окончил, остался пока в здании Адмиралтейства, и курсанты продолжают здесь учиться.

Как будто в подтверждение нашего возвышенного разговора неожиданно, словно из глубины небес, раздался пронзительный звук. Он повторялся и повторялся, охватывая дали, проникая в наши сердца, наполняя их верой и надеждой.

– Наверное, это колокола Исаакиевского собора? – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал я.

– Нет, это колокола Казанского собора, – опять шепотом ответил Борис Александрович.

Перезвон нарастал, наполнялся новыми гармониками, становился многозвучным. Колокола весело перезванивались, как будто переговаривались, спорили, соглашались, постепенно их разные по тембру голоса сливались в единое симфоничное звучание, возвещающее время молитвы. Где-то вдалеке, на Екатерининском канале, заговорили колокола «Спаса на Крови». Они были от нас далеко, поэтому их колокольная симфония казалась глуше, смиреннее, трагичнее. Да это и объяснимо – ведь это были колокола храма «на Крови».

Какая великая музыка! Действительно, хочется поднять к небу глаза и молиться. Борис Александрович перекрестился и блаженно вздохнул. Наверное, про себя прочитал молитву.

– А вы, Борис Александрович, верующий человек? – поспешил я, находящийся на грани веры и неверия, задать ему этот значимый для меня вопрос. Как будто не слыша меня, Борис произнес:

Возрождает Господь колокольные звоны,Оживают и вера и святость в словах.Покаянная скорбь. Горько плачут иконы,Словно старые матери, в русских церквах.Прозреваем и в белые храмы приходим,Черный грех из души прогоняем крестом.Горько плачут иконы о русском народе —Блудном сыне, пришедшем в родительский дом.Искушенье народа – нет хуже напасти:Продается душа, чтобы тешилась плоть.Квартиранты Кремля не управились с властью —Православною Родиной правит Господь!

Я молчал. Орлов продолжил:

– Кто-то мне сказал – «нет плохих звонов, есть плохие звонари, нет плохих колоколов, есть плохие литейщики». Все колокола освящены, они словно звучащие иконы.

– Борис Александрович, а вы верите в Бога? – робко повторил я свой вопрос.

– Трудная тема. Если отвечать кратко – верю. Но по законам Православия я недостаточно воцерковленный человек. То есть недостаточно связанный с жизнью Церкви, которая требует от прихожанина регулярного участи в богослужениях, в насыщенной церковной жизни, требует от человека умения жить по христианским заповедям, поддерживать отношения с церковной общиной и т. д. Стремление к такой жизни у меня есть, а времени на нее нет.

– Прости, что пристаю с вопросом. Так получилось в моей жизни, что я всегда осознавал себя атеистом. Но сейчас, уже в преклонном возрасте, стал все чаще и чаще задумываться о Господе, о заповедях Божиих, о Божией справедливости и возмездии. О спасении. А как ты пришел к вере? К Богу?

Сейчас, по-братски, мне было привычнее обращаться к Борису Александровичу «на ты». Ведь говорят в храме – все мы братья и сестры.

– Вера в Бога – не только убежденность в том, что Он есть. Вера проявляется в доверии Богу, Божиему Промыслу, в осознании жизненного принципа: «Не как я хочу, но как Ты, Господи. Да будет воля твоя». Если человек умеет слышать Божию волю и подчиняться ей, то Сам Господь ему помогает. Мне повезло в