Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы пили чай за столом, залитым лучами заходящего солнца, прямыми и отражающимися от золотого купола собора. То, что время позднее, я понял, не увидев на улице ни одного человека. Якорная площадь безмолвствовала. И только было слышно, как волны бьются о крепостные стены.
Поторопившись, поблагодарив хозяев уютного жилища, Бориса Орлова и его заботливую, очень красивую жену Татьяну, я через несколько минут уже сидел за рулем своего комфортного автомобиля. Выезжая из Кронштадта, я почувствовал справедливость его названия – город-корабль. Окруженный со всех сторон бурливыми волнами, он уверенно шел курсом истории, строго соблюдая свое предназначение – быть водным замко́м, морским редутом, защищающим великое детище царей и простых русских тружеников, великих архитекторов и умелых оружейников – Санкт-Петербург. И еще подумалось мне, что Борис Александрович Орлов тоже своего рода редут, мощное укрепление в бурном море литературы, которую он защищает от духовных разорителей и приспособленцев, от барышников, сутяжников и склочников, стремящихся подорвать, разорить литературный процесс, подстроить его под свою выгоду и амбиции. Дай Бог нашему Орлову здоровья и мудрых помощников в его героическом общественном служении, требующем воинской выдержки, силы духа, терпения и смирения. И, конечно, новых личных поэтических достижений. Дай Бог!
Встреча третья
…И бесконечной кажется прогулка.
В это летнее, благоуханное воскресенье мы с сожалением и неохотой уехали с дачи раньше обычного, поторопились, надеясь избежать изнуряющих автомобильных пробок, которые в воскресные вечера обычно закупоривают все шоссе, ведущие из дачной местности в Санкт-Петербург. Но все равно, даже в дневное время дорога оказалась загазованной, тормозящей, нелетной. От дорожных тягот, год от года становившихся все тяжелее в результате нецелесообразного, хаотичного заселения Санкт-Петербурга и его области, я почувствовал изнуряющее недомогание. Дома лег на диван, но и через полчаса легче не стало. Вспомнил, что в таких случаях я прибегаю к простейшему и действенному лекарству – неспешная прогулка для меня лучший доктор. Жена посмотрела неодобрительно, но препятствовать не стала. И только крикнула мне в след:
– Зайди в аптеку, Миша, купи себе таблетки! – Она крикнула еще что-то заботливое, но я уже не слышал, по-мальчишески резво сбегая с последнего этажа по крутой лестнице старинного дома на Большой Морской, где была наша квартира.
Несмотря на то, что вышел я в самый центр, город оказался милосерднее, чем недавняя пригородная дорога. Улица приласкала меня освежающим ветерком, поддержала объятием блистательных зданий-дворцов, глядя на которые я всегда воодушевляюсь, просветляюсь душой. Боясь расплескать захлестнувшее меня творческое, романтическое настроение, я пошел по теневой стороне, но, почувствовав, что в тонкой куртке мне здесь холодно, перешел на противоположную. Но и здесь пологие солнечные лучи только подразнили меня, но не согрели. Поэтому, размахивая руками, я прибавил шагу, стало, действительно, теплее.
Ближайшая на Гороховой улице аптека в выходной оказалась закрытой. Делать нечего, пошел в аптеку, что напротив Казанского собора, уж та точно открыта, так как работает круглые сутки, – со знанием дела решил я, повернув на Невский проспект.
Величайшая улица мира, средоточие деяний гениальных архитекторов, художников, меценатов, в этот вечер оказалась сплошной человеческой рекой. На пересечении ее с Мойкой, вблизи Строгановского дворца, расположились зазывалы на экскурсионные мероприятия. В основном это были непривлекательные представительницы женского пола неопределенного возраста. Конечно, о какой привлекательности можно было говорить, глядя на этих измученных, изошедших на непрерывный рекламный призыв женщин, которые не только зарабатывали себе на кусок хлеба, но делали большое благое дело, уговаривая и уговорив многих прохожих полюбоваться красотами Петербурга с палубы катерка или из окна экскурсионного автобуса. А от любования и до любви недалеко. А любовь во всех ее проявлениях – смысл нашего бытия, которое только в любви и становится счастливым. Так с писательской мудростью я оправдывал этот навязчивый бизнес в центре города, оценивая его добрые стороны.
Задумавшись над смыслом жизни, я не заметил, что иду по тротуару Невского проспекта в плотном людском потоке. Удачно лавируя между участниками многолюдного воскресного променада, дошел до Малой Конюшенной. Вдруг мой слух насторожился, что-то знакомое показалось в тембре голоса и словах, доносившихся из мощных громкоговорителей, расположенных на стенах ближних зданий.
Листва дурманит запахом земли,Лишайник растекается на стенах.Архангелами в небе журавлиТрубят о предстоящих переменах.Тревожит сердце облачная рябь —Печаль о невозвратном и любимом.Как сигареты, раскурил сентябрьБерезы, наслаждаясь желтым дымом.Слепым дождем прибило в парке пыль,Колышутся аллеи в дымке зыбкой.Парит на Петропавловкою шпиль —Божественный смычок над красной скрипкой.И отраженья кораблей царяХранит Нева, прижавшись к парапетам.Намыло листьев, словно янтаря,На влажных берегах балтийским ветром.Перемещалось все: и цвет, и звук,И бесконечной кажется прогулка.Осенне-золотистый ПетербургПоет, как музыкальная шкатулка.В подтверждение своей неожиданной догадки я повернул на 90 градусов и смело пошел поперек людского потока на этот обрадовавший меня звук. Конечно, это звучали известные мне строки стихотворения Бориса Орлова, которое читает сейчас он сам. Достигнув цели, я остановился, стараясь не пропустить ни единого слова поэта.
В похмельных душах нету места Богу.И суждено домам бесхозно гнить.Нанизаны деревни на дорогу,На ней асфальт, но некому ходить.Одних в боях повыбило, а послеДругих к себе сманили города.Бог не поможет… Если землю бросят,То, значит, жди – пожалует беда.Так и случилось… Ничего нет горше,Чем запах гнили в брошенных сенях.В день Троицы людей увидишь большеНа кладбище, чем в русских деревнях.Я слушал как зачарованный. Слова о вере и истории Отечества, о морях и штормах, о любви и долге уводили меня от действительности, увлекали в иные миры. И таких, подчинившихся великой силе поэтической строки, было много. Проходя мимо нашего литературного собрания, люди замедляли шаг, кто-то останавливался, кто-то вовлекался в него, проталкиваясь поближе к поэту.
И я с трудом, шаг за шагом, словно прорастая к солнцу, пробился к небольшой сцене, что была устроена в глубине улицы, в самом начале традиционных для города «Книжных аллей». Бориса Александровича я увидел в плотном окружении любителей поэзии. Слушателей было много, здесь собрались почитатели и знатоки творчества прославленного петербургского автора, были и те, кто раньше не догадывался, что является любителем поэзии, и влюбился в нее здесь «с первого взгляда». Некоторые сидели на стульях, вынесенных из кафе, но большинство, как в церкви, стояли, поэзия – дело святое. Борис Орлов тоже стоял, он был в штатском, но по властным интонациям голоса и по темам
