Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

не только современникам Герберштейна, но и последующим поколениям европейцев, поскольку со времён его путешествия образ нашей страны в целом сохранился в том же виде. Россия меняется, а базовые представления о ней — нет.

Ливонская война и формирование негативного образа России в Европе

Итак, постепенно взгляд на Московскую Русь и московитов начинает меняться. В представлениях Запада Русь оказывается всё ближе к Азии, а её обитатели — к татарам и варварам. На протяжении XVI и XVII веков европейцы продолжали относить Московию почти к той же чужеродной и азиатской категории, что и турок-османов[386]. Для утверждения такого яркого негативного образа европейской культуре требовалось масштабное событие, а именно прямое и продолжительное военное столкновение с Западом[387]. Таким столкновением стала Ливонская война (1558–1583), которую современные историки порой именуют первой войной России и Европы[388]. Война с Ливонией и Великим княжеством Литовским переросла в войну с Польшей, Швецией и Данией. Как отмечает А.И. Филюшкин, начиная с Ливонской войны «идея об имманентной враждебности „азиатской страны" России цивилизованной Европе стала одной из главных апорий европейской исторической памяти»[389].

Ливонская война вызвала к жизни параллель, которая не потеряла своей актуальности и в дальнейшем. Суть её сводится к тому, что, подобно готам, которых не остановила даже мощь Римской империи, русские тоже идут с Севера. Ватикан был обеспокоен, что победа в Ливонской войне могла привести к господству Московской Руси в Прибалтике и даже за её пределами. Спустя двадцать лет Ватикан предполагал, что польско-литовские короли должны создать наружный крепостной вал Европы, который мог бы остановить всех московитов и татар[390].

В то же время, как и прежде, Европа делала ставку на Московскую Русь в борьбе с Османской империей и Реформацией, о чем свидетельствует миссия в Россию уже упоминавшегося Антонио Поссевино. Он должен был привлечь Ивана Грозного к анти-османской лиге и этим приблизить его к папскому двору, затем постепенно обратить русского царя в католичество и подготовить почву для полного окатоличивания России[391]. Миссия успеха не имела. Что характерно, православных московитов Поссевино не воспринимал как христиан. Он сообщал, что «великий князь всякий раз, как говорит с иностранными послами, при их уходе (как это случилось с нами) омывает руки в золотой чаше, стоящей на скамье у всех на виду, как бы совершая обряд очищения». И далее отмечалось: «Поэтому приближённые и прочие знатные люди, которые обычно в большом количестве здесь присутствуют, как нельзя больше укрепляются в своей отчуждённости к нам, христианам»[392]. Как видим, для Поссевино европейцы — христиане, православные русские — нет.

Несмотря на то, что для Европы Ливонская война была событием периферийным[393], самим по себе не столь значительным, с её началом европейский читательский рынок наводнили памфлеты, представлявшие русского царя в карикатурном виде и имевшие целью мобилизовать общество на борьбу с Московией, совершившей «агрессию» против беззащитной Ливонии.

Известно около восьмидесяти специальных пропагандистских изданий — «летучих листков» и газет, в которых агрессия московита против «христианского мира» рисовалась самыми мрачными красками (С. Г. Кара-Мурза именует это технологией психологической войны)[394]. Памфлеты времён Ливонской войны оказали значительное влияние на создание отталкивающего образа Московии и формирование стойких стереотипов. Это были небольшие, написанные простым стилем, преимущественно на немецком и польском языках тексты, предшественники современной периодической печати. Образцом для них служили антитурецкие памфлеты, в большом количестве издававшиеся на протяжении XVI века, неслучайно и те и другие печатались в одних типографиях[395]. И неслучайно к русским применялись уничижительные характеристики, используемые по отношению к туркам, такие как «кровавые псы», «вековечные жестокие враги», а русские изображались на гравюрах в турецком одеянии.

К памфлетам примыкали панегирические поэмы, доступные широкому кругу читателей и поэтому игравшие важную роль в распространении и закреплении в сознании западного человека стойких убеждений в том, что московиты — варвары, а их государь — тиран[396].

Именно во второй половине XVI века возникает так называемая «Иваниана» — цикл произведений западных авторов о царе-тиране. Важнейшее место занял чёрный миф об Иване Грозном. По словам О. Б. Йеменского, «этот „кровожадный тиран", жестокость которого якобы превосходила все мыслимые пределы, стал на Западе символом России и своего рода образцом правителя России. Он сочетал в себе символизацию дурной жестокой власти и покорного рабства подданных»[397]. Как отмечает С.Г. Кара-Мурза, можно выделить несколько мотивов чёрного мифа о «Тиране Васильевиче»: патологическая жестокость, невиданная на Западе (якобы невиданная — Н. Т.); «тиранство над женщинами», антихристианский и «азиатский» характер Грозного. При этом на Западе изложение мифа об Иване Грозном часто завершалось планами военной интервенции в Московию — чтобы «освободить народ, ставший жертвой тирана»[398].

Среди рекомендаций, как обращаться с такой страной, теперь появляется мотив завоевания: для исправления русских их необходимо подчинить цивилизованному западному господству. В качестве примера можно привести «план превращения Московии в имперскую провинцию» немца Генриха фон Штадена (1542–1579), который около двенадцати лет прожил в России и, как считается, даже состоял в опричнине[399]. Его записки о положении дел в Московской Руси появились в 1578–1579 годах, вскоре после того, как автор вернулся в Европу, и были предназначены для императора Священной Римской империи Рудольфа II. Согласно плану фон Штадена, надо было в первую очередь уничтожить православную веру, храмы, монастыри, а потом жителей Московии обратить в рабство[400].

Тогда же формируется стереотип восприятия России как варварской анти-Европы, который станет культурным штампом, будет повторяться в европейской мысли в последующие века и доживёт без особых изменений до наших дней. Например, как отмечает А. Безансон, «при Иване Грозном Россия представляла собой государство с военизированным самодержавным строем азиатского, или, как говорили в старину, татарского образца; все подданные этого государства были, по сути дела, рабами царя»[401].

Г. Меттан, рассуждая о подходе А. Безансона, подчёркивает, что Иван Грозный изображается автором «в самых зловещих красках, как любитель богословия, „питавший страсть к жестокости", „образцовое чудовище". В то же время живший на поколение раньше английский король Генрих VIII, женоубийца, упоминается лишь в связи с его приверженностью доктрине государства»[402].

Европейцы, сообщая о безграничной власти московского государя, упускают из вида, что при царе был совет с приближёнными к нему людьми — Боярская дума; что имелась определённая система управления в виде приказов; что с 1549 года созывались собрания сословий — Земские соборы, аналогичные Генеральным штатам во Франции. Писатели справедливо говорят о