Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По мнению Стефана Мунда, человек латинской культуры, воспитанный в традициях гуманистического образования, попадая на Русь, поражался отсутствию учебных заведений, незнанию древних языков, невоспитанности и пренебрежению к гражданским установлениям, могуществу дикой природы, покорение которой давалось огромным трудом. Поэтому московиты чаще всего изображались европейскими авторами в малопривлекательных образах пьяниц, невежд, варваров, плутов, людей низких, подлых, подверженных суевериям, с царем-тираном, с богатой и непросвещённой церковью[311].
Вопрос о статусе русских как христиан осложнялся также наличием тесных связей, поддерживаемых Московской Русью с нехристианскими народами. В результате представления о России зачастую смешивались с представлениями о мусульманских обществах[312]. Как отмечает И. Нойманн, «именование русских „скифами", „татарами", „калмыками" и т. п. выступает как элемент европейских представлений об „азиатской" или „варварской" России в этот ранний период». Поскольку считалось, что Геродотовы скифы — это «народ, находящийся на границе Азии и Европы, именование русских „скифами" отражало эту амбивалентность, остававшуюся частью европейских представлений о России вплоть до XX века»[313].
Итак, и Московская Русь, и Османская империя воспринимались в качестве «врагов христианства». Именно такой взгляд на Россию стал преобладающим по мере развития реформационных идей в Европе и по причине нежелания московских властей принять унию. Полный провал этих начинаний обусловил утверждение образа России как экзистенциально чуждой и враждебной Западу страны, в отношении которой возможна только стратегия подчинения[314].
Конечно, не во всех произведениях европейских авторов русские описывались только в негативном ключе. Например, Павел Йовий, блестящий латинист и гуманист, на страницах своего трактата, опубликованного в 1525 году под названием «Книга о посольстве Василия, великого князя Московского, к папе Клименту VII», создал разносторонний и весьма привлекательный образ Московской Руси[315]. И всё же, как справедливо отмечает С. Мунд, авторы предпочитали умалчивать обо всём, что могло преподнести жизнь московитов с выгодной стороны, поскольку полагалось обращать внимание на всё экзотичное, необычное, что a priori ожидали от народа, воспринимаемого варварским. Как отмечает О.Ф. Кудрявцев, речь идёт о чем-то большем, нежели об «идеологическом заказе». Дело заключается в «коренном различии во всей системе основополагающих духовных ценностей и принципов гражданского устроения, делающим невозможным адекватное восприятие одной цивилизации другой, т. е. России Западом»[316].
Европейцы изображали все явления русской жизни преломлёнными через «западную оптику». Нравы и свойства национального характера преподносились так, чтобы подчеркнуть недостатки, а не показать достоинства. Поэтому такой взгляд был весьма предвзятым, что необходимо учитывать при анализе сочинений иностранцев о Московской Руси. Помимо того, европейские авторы допускали невольные искажения, вызванные стремлением сделать понятнее читателю чужой мир, сближая его с реалиями именно европейской жизни, прибегая для этого к известным и знаковым деталям, чтобы объяснить неизвестное. В итоге создавалась картина, доступная западному восприятию, но искажённо, порой совершенно превратно трактующая русскую действительность[317].
Указанный подход будет практиковаться и в последующие эпохи: постоянно сравнивать Россию с Западом, делать акцент на отличительных чертах, преувеличивать различия и, не находя общего, воспринимать инаковость не как нечто другое, а как чуждое и свидетельствующее о низшей стадии развития; смотреть на Россию через презрительно-высокомерную оптику[318].
Кроме того, при анализе восприятия европейцами русских надо учитывать важный психологический момент: когда европейские купцы прибывали в далёкую Московию, они буквально столбенели от удивления — жители этой страны внешне были такими же, как они сами, но порядки были совершенно иными. Как отмечает Г. Меттан, это мнимое сходство России с Западом является одной из ловушек в её восприятии[319]. Это весьма существенный аспект, на который следует обращать внимание при анализе восприятия России и русских иностранцами, в том числе и в последующие столетия: вся беда заключается в том, что мы на них слишком похожи. Если бы мы были другими, то они бы не ожидали, что мы будем себя вести так, как они.
Безусловно, не вся имеющая западное происхождение информация о России была полностью ложной, поскольку дать точные сведения об описываемом предмете для многих авторов было делом чести. Поэтому они проверяли и перепроверяли информацию, стремились увидеть описываемое своими глазами или, по крайней мере, опираться на заслуживающих доверия свидетелей[320]. Но как бы ни старались европейцы создать объективный образ Руси, всё заканчивалось неудачей из-за поверхностного знакомства со страной и её обитателями. Тому было много причин: языковой барьер, подозрительность жителей и обычаи их гостеприимства, предрассудки самих путешественников, а также их несомненное чувство превосходства по отношению к принимающей их стране и непонимание того, что воспринималось ими как чужое. В итоге получившийся образ основывался исключительно на неполном, частичном видении предмета[321], и так будет и в последующие столетия. Иностранные путешественники находились в России, как правило, очень непродолжительное время, посещали только несколько городов, общались в основном со столичной элитой, по-русски не говорили, то есть, окинув нашу страну «взглядом из кареты», очень поверхностным и неглубоким, избирательным, делали обобщающие выводы о государстве и его жителях. И их выводы зачастую мало чем отличались от взглядов ренессансных путешественников.
Сигизмунд Герберштейн как систематизатор мифов о деспотичной азиатской России
В конце XV — первой половине XVI веков появилось большое количество путевых дневников. Однако самой известной книгой о нашей стране стали «Записки о Московии» австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна (1486–1566), создававшиеся им во время поездок в Московскую Русь, где Герберштейн побывал дважды: в качестве посла императора Максимилиана в 1517 году и австрийского эрцгерцога Фердинанда в 1526 году, однако его книга увидела свет лишь в 1549 году[322].
И.И. Иванов в журнале «Артист» писал о Герберштейне так: «Этот Герберштейн — исторический родоначальник европейских сказочников о нашем отечестве. Русь до такой степени счастлива на подобные мифы, что сам Герберштейн в руках других сочинителей превращается в мифическое лицо»[323]. Действительно, иностранцам всегда нравились сказки о России, особенно страшные, но Герберштейн не стоял у истоков этих «сказок», как и не был первооткрывателем Московской Руси. Он опирался на труды своих современников и предшественников, и, более того, на глубоко укоренившуюся в сознании европейцев традицию восприятия, корнями уходящую в античность[324].
В соответствии с античной традицией авторы эпохи Возрождения рассматривали Русь не как Восток, а как Север, приписывая её жителям те свойства природы и черты характера, которые, по убеждению античных и средневековых философов, должны быть присущи северянам, воспитанным в нечеловеческих условиях сурового климата и испытывавшим пагубное влияние небесных светил[325].
Со времён античности