Синдром Дездемоны - Ольга Егорова

Но Тихону на это было наплевать.

Ему вообще на все было наплевать. Гори они синим пламенем, этот бизнес, эти заказчики, эти поставщики! Пусть исчезнет с лица земли маленький городок Фолиньо на восточном побережье Италии вместе с мебельной фабрикой…

Не церемонясь в выражениях, он с утра успел объяснить все это своей секретарше, которая ничем таких слов не заслужила. Секретарша тихонько плакала у себя за столом часа два, потом исчезла куда-то и вскоре появилась с лицом, похожим на маску из японского театра кабуки. На припухших от слез щеках – толстый слой пудры, узкие щелочки глаз и опущенные вниз уголки губ дополняют картину.

«Нужно будет прибавить ей зарплату, – подумал Тихон, увидев это лицо. – Увеличить в два раза. Или в три. И отправить в отпуск куда-нибудь на Мальдивы. Но это – потом…»

Три дня Тихон почти не спал, не ел и не брился.

Смотреть на него было страшно.

А разговаривать с ним – еще страшнее.

Трубка запиликала как раз в ту минуту, когда он уже сам потянулся к ней, чтобы звонить в милицию. От отчаяния и страха он чуть было не сделал того, чего делать было нельзя. Ни в коем случае…

В трубке что-то щелкнуло, зашипело, и чей-то голос, похожий скорее на мужской, чем на женский, отчетливо произнес:

– Сегодня в восемь часов вечера. В Битцевском. Зайдешь с Балаклавского, с восточной стороны лесопарка. Пройдешь метров двести, сядешь на любую скамейку. Незаметно опустишь в урну пакет с деньгами, встанешь и пойдешь обратно к выходу. Через полчаса после этого получишь ребенка.

– Где?! Где она будет? – прохрипел Тихон в трубку.

После паузы услышал короткий ответ:

– Узнаешь.

И следом потянулись гудки.

Гудки, у которых при всем желании нельзя уже было ни о чем спросить. Нельзя было узнать, что там с Юлькой, как там она, жива ли, в порядке ли…

Он посмотрел на часы. До восьми вечера оставалась еще целая вечность. Миллиарды световых лет, если перевести время в то измерение, в котором жил сейчас Тихон. И эту вечность нужно было чем-то заполнить. Оставаться на работе он не мог – умом понимал, что вреда от него в этот злополучный четверг гораздо больше, чем пользы. Еще пара часов на работе – и у фирмы вообще не останется ни клиентов, ни поставщиков, ни сотрудников. Идти домой, где в спальне, в кухне, в ванной и даже в гостиной – везде и все напоминало о Юльке, – было тоже нельзя. Бестолково наматывать по городу километры после трех суток практически непрерывного бодрствования значило подвергать риску не только свою жизнь, но и жизни других людей.

Нет, ни то, ни другое, ни третье.

Поднявшись из-за стола, Тихон несколько раз прошелся по периметру кабинета, задержался возле стола, прикурил сигарету и тут же потушил ее в пепельнице.

Они ведь не могут убить ее, в тысячный раз сказал он себе. Не могут. Им незачем это делать, у них нет причины ее убивать. Полуторамесячный ребенок – не свидетель, он не может никого опознать, не может дать никаких показаний, он совершенно не опасен как свидетель.

У них нет причины…

Тихон снова оказался у стола, снова увидел сигаретную пачку и снова закурил, смутно припоминая, что, кажется, курил совсем недавно. Телефон внутренней связи зазвонил на столе, Тихон не двинулся с места.

Стены просторного кабинета показались вдруг тесными, высокий потолок словно давил на него всей тяжестью одиннадцати этажей офисного здания. Решившись наконец, он вышел из кабинета, на ходу бросив секретарше, что до завтра его не будет, и через пять минут уже нажимал на педаль газа, сидя в салоне машины и раздумывая по дороге, куда бы повернуть.

Деньги были уже подготовлены к передаче и лежали дома. В сейфе, где когда-то его жена Наталья хранила свои побрякушки. С большим трудом Тихону все же удалось их собрать, подняв на ноги всех знакомых и малознакомых людей, обнулив свой личный счет в банке и порядком потрепав лицевой счет фирмы. Купюрами не крупнее пятидесяти долларов, как требовали похитители.

Он сделал все, что мог. И теперь уже от него ничего не зависело. Теперь оставалось только ждать.

Погрузившись в привычные мрачные мысли, он и не заметил, что по привычке, выработавшейся за два последних года, свернул с Каховки на Азовскую. Это значило, что он едет домой. И только уже подъезжая к Балаклавскому проспекту, он вдруг понял, что находится всего лишь в нескольких метрах от восточного входа в лесопарк…

Понял и резко сбавил скорость.

Зачем – он и сам не мог себе этого объяснить. Какая-то неведомая, странная сила, видимо, сродни той, что тянет убийцу на место преступления, заставила его припарковать машину неподалеку от восточного входа. Сопротивляться было бесполезно.

«Пройдешь двести метров. Сядешь на любую скамейку», – прозвучало в голове как приказ.

Голос был ни мужской, ни женский. Какой-то странный голос, видимо, специально скорректированный таким образом, чтобы узнать его было невозможно.

«Я просто посмотрю, – сказал себе Тихон. – Просто зайду и посмотрю на эту… скамейку…»

В парке было безлюдно – по крайней мере в той его части, где начинался конноспортивный комплекс. Редкие прохожие медленно шли вдоль аллеи, старательно обходя тонкие ручейки тающего снега и радуясь весеннему солнцу. Как-то незаметно, в один день, пришла весна, и Тихон только теперь это заметил. Заметил – и сразу перестал о ней думать, увидев неподалеку начинающийся ряд выкрашенных свежей краской деревянных лавочек.

Тихон остановился.

«Не нужно этого делать, – сказал он себе. – Не нужно. Ведь они могут следить за тобой. Они могут увидеть твои маневры и истолковать их неправильно. Они могут подумать, что ты что-то замышляешь…»

Подумав о том, что сейчас совсем рядом, в нескольких метрах от него могут находиться эти люди, Тихон вдруг запаниковал. Расшатанная нервная система дала сбой. Он стоял посреди дороги, не понимая, что ему делать дальше, и пристально вглядывался в лица проходящих мимо людей.

И подозревал – каждого.

Это был какой-то виртуальный, неестественный мир, в котором все подчинялось законам игры и в котором каждое действующее лицо – или союзник, или противник. Или друг, или враг, третьего не дано, и отличить одного от другого – ох как сложно! В этом, наверное, и состоит цель игры…

Навалившееся оцепенение быстро прошло. Тихон развернулся на сто восемьдесят градусов и быстро зашагал в противоположном направлении, к выходу. Ветер ударил в лицо, словно пытаясь заставить его вернуться назад.

«Нет, – мысленно сказал Тихон ветру, – ничего у тебя не получится».

В последнее время он часто разговаривал вот так – с предметами и явлениями природы. С двигателем своей машины, с телефонными аппаратами, с ночным небом, с тенями на потолке…