Синдром Дездемоны - Ольга Егорова

У выхода на Балаклавский проспект перед воротами лесопарка разлилась огромная лужа. Жалкие клочки серого снега по краям дороги таяли на глазах и ручьем текли вниз, заставляя прохожих пробираться вперед по самому краю, нелепо поднимая кверху носки ботинок, жаться к тротуару или идти вброд, рискуя промочить ноги. Третьего было не дано.

Тихон опустил глаза вниз – ботинки оказались мокрыми. Он пошевелил замерзшими пальцами и почувствовал, как внутри противно хлюпает вода. Видимо, и сам не заметил, как вброд перешел это маленькое озеро, и не почувствовал, как промочил ноги…

До того ли ему было!..

Солнце светило в глаза, ослепляя. Плескалось в луже и, видимо, насмехалось над Тихоном, который не придумал ничего лучшего, чем снова переходить эту лужу вброд, раз уж он все равно промочил ноги и испачкал ботинки. Ему было все равно по большому счету. Он и не замечал даже, как заледенели и скрючились пальцы.

Машину он оставил неподалеку от входа в парк. И уже достал из кармана распахнутой настежь спортивной куртки пульт от сигнализации, когда вдруг увидел совсем рядом, слева от себя, девушку с коляской.

Вернее, девушку он сначала не заметил. Заметил коляску. Бледно-розовую, с малиновыми вставками, точно такую же, как та, что стояла еще позавчера утром у него в прихожей и безумно его раздражала. Коляска была не просто похожей, а точно такой же.

Все это, конечно, ничего не значило. Половина города Москвы отоваривается в «Детском мире», и Юлькину коляску туда завезли уж точно не в единственном экземпляре.

Это было ужасно глупо – стоять вот так и пялиться на эту коляску. Но Тихон не мог ничего с собой поделать – стоял и пялился. А девушка как раз остановилась в замешательстве напротив лужи.

Девушку он тоже разглядел. Вернее, заставил себя ее рассматривать, чтобы только отвлечь свое внимание от проклятой коляски, которая, на беду, оказалась точно такой же, как Юлькина. Девушка была молодая, обыкновенная, в короткой меховой курточке, в голубых джинсах, узких ботиночках с круглыми носами и в смешном берете темно-синего цвета. Берет показался Тихону смешным потому, что был девушке как будто великоват. Но вполне возможно, это была такая мода сейчас…

«Только не смотреть, – приказал себе Тихон. – Только не смотреть на коляску. Иначе ты, приятель, просто сойдешь с ума».

Застыв как вкопанный и не понимая, что ему уже давно пора идти своей дорогой, он продолжал рассматривать девушку. Волосы ее, длиной чуть ниже плеч, волнистые, каштановые с золотом, лежали на воротнике куртки и, наверное, слегка щекотали девушке шею. Почему-то он подумал, что прикосновение таких вот волнистых и шелковистых прядей при каждом движении головы должно вызывать именно такие ощущения.

Он подумал об этом и тут же забыл и снова уставился на коляску как последний дурак.

Через секунду она обернулась, не выдержав, видимо, настойчивого его взгляда. И уставилась на него – немного растерянно и немного вопросительно.

А он все смотрел на коляску и только краем глаза заметил, что у девушки, кажется, большие зеленые глаза.

«А сейчас, – сказал он себе, – ты просто подмигнешь ей и пойдешь дальше своей дорогой. Сейчас ты сделаешь так, как делал всегда, встречая молодых симпатичных девушек».

Он сказал себе это один раз и повторил еще раз, и третий раз, совсем строго. Но ничего не получалось. Глаз не подмигивал, словно разучился делать это нехитрое движение. Ноги не шли ни вперед ни назад, ни вправо ни влево.

– Вам помочь? – услышал он голос, который, по всей видимости, был его собственным, несмотря на то что звучал как-то по-другому.

Девушка в ответ пожала плечами. Прядь золотисто-каштановых волос выскользнула из-под воротника и свернулась пружинкой. Лицо у девушки было очень расстроенным.

– Если бы я знала… – сказала она непонятно.

– Что? – спросил Тихон, украдкой еще раз взглянув на коляску.

Точно такая же. Розовая с малиновыми вставками. Почему?.. Почему она – точно такая же?..

– Если бы я знала, что здесь лужа, – объяснила девушка, – пошла бы другой дорогой.

– Идите по снегу с краю. А я перевезу коляску.

Она опустила взгляд, разглядывая его ботинки. Тихон для наглядности задрал вверх и снова опустил носки.

– Они все равно мокрые. Я два раза уже здесь прошел. Один раз туда и еще один раз… обратно, – объяснил он и зачем-то поскреб пальцами затылок.

Несколько секунд девушка раздумывала, разглядывая Тихона, словно пыталась решить для себя, можно ли доверить ему коляску. Потом наконец решилась:

– Хорошо. Спасибо вам.

– Не за что. Я пока еще ничего не сделал.

Она отпустила пластмассовую малиновую ручку и сделала неуверенный шаг в направлении тротуара. Тихон ободряюще улыбнулся, схватился за ручку, чувствуя ладонями тающее тепло ее рук, и сделал шаг вперед, приказав себе не заглядывать внутрь.

Ни в коем случае не заглядывать.

Заглянешь внутрь – и сразу же начнется паранойя. Маленькие дети очень похожи, они все практически на одно лицо, их и отличить-то друг от друга невозможно при всем желании, поэтому нельзя, ни в коем случае нельзя заглядывать в коляску, иначе…

Он все-таки заглянул в коляску.

И увидел в коляске Юльку.

Увидел и мстительно сказал себе: «Так тебе и надо, идиот. Так тебе и надо, кретин несчастный. Маленькие дети – они так похожи, что отличить их друг от друга…»

Но сердце уже отчаянно билось внутри, кричало, умоляло и требовало. Сердце шепнуло – это она.

Это она, Юлька.

– В чем дело? – послышался рядом чей-то голос.

Тихон, с большим трудом отводя взгляд от крошечного лица спящего в коляске ребенка, посмотрел в том направлении, откуда донесся голос, и увидел девушку с большими зелеными глазами.

– Почему вы так… – начала было она и вдруг замолчала, нахмурила брови, глянула на него испуганным взглядом, схватилась за ручку коляски и торопливо забормотала: – Не надо. Спасибо, не надо… Я… я сама… Сама, мне не трудно…

Но пальцы Тихона приклеились к коляске намертво. Их словно свело в предсмертной судороге, и оторвать его от этой коляски теперь можно было, только отрубив ему руку…

Ребенок, что-то почувствовав во сне, беспокойно зачмокал губами. И в эту секунду Тихон заметил соску, краешек которой выглядывал из-под оборки розового атласного одеяла. Соска была белая, с большой пластмассовой основой в виде сердечка, расписанного нелепыми медвежатами голубого цвета.

– Это мой ребенок, – хрипло и удивленно сказал он, продолжая разглядывать соску и только краем глаза замечая, как в ручку коляски вцепились тонкие, побелевшие от холода девичьи пальцы. – Это мой ребенок!

И посмотрел на нее – взглядом, в котором смешались тысячи оттенков человеческих чувств, но в котором все же преобладали растерянность и ярость.