Нулевая гравитация. Сборник сатирических рассказов - Вуди Аллен

Моим третьим владельцем был С. Д. В. Г. Дилдариан, известный физик. Он доказал, что следующая бумажная салфетка, которая появляется, когда мы достаем из коробки первую, – это оптическая иллюзия. Дилдариан искал какой-то подарок с личным значением на годовщину для своей жены, поэтому я отвез его в Хаммахер Шлеммер, единственный магазин в городе, в котором можно было купить бозон Хиггса. Я ждал, припаркованный у входа, разглядывая различные предметы роскоши на витрине: термоядерную взбивалку для яиц, супинаторы из чистого золота, комбинированный телевизор с плоским экраном и чистилкой для яблок, когда внезапно из банка выбежали двое мужчин с оружием наперевес, неся сумки с деньгами. Поняв, что я машина, которая может ехать самостоятельно, что позволит им свободно открывать ответный огонь, они рывком открыли мою дверь, залезли внутрь, подергали мои провода, и мы умчались, ведя за собой хвост из патрульных машин. В этот момент меня охватило странное чувство. Чувство экзистенциальной свободы. Внезапно я стал точь-в-точь как Раскольников или Мерсо[99], с той лишь разницей, что на мне были чехлы для сидений. Наконец, верный самому себе, я промчался сквозь светофоры и знаки «Стоп», в конце стремительно врезавшись во встреченную передвижную синагогу с такой скоростью, что борода раввина Дова Шиммеля полностью оторвалась и улетела в толпу, где она потерялась, чтобы спустя несколько месяцев появиться в объявлении о продаже на eBay. Сейчас я на конвейерной ленте, жду, когда автомобильная дробилка превратит меня в кубик железного лома. Мой совет такой: в следующий раз, когда будете покупать машину, забудьте о той, с которой можно обсуждать монады и Новалиса. Соглашайтесь на большее пространство для ног и хороший расход бензина.

Над, вокруг и насквозь, ваше высочество

Ужин в одиночестве в «Айви» в Беверли-Хиллз ставит бизнес-менеджера в крайне уязвимое положение, особенно если вы один из тех людей, в чьих руках достаточно власти, чтобы дать зеленый свет проекту. Именно поэтому, когда официант подбежал ко мне и прошептал, что милая блондинистая куколка, с которой я планировал общаться за поеданием гамбо, позвонила и сказала, что не придет, я наспех заказал салат и спрятал свое лицо за журналом The Hollywood Reporter. Мне почти удалось погрузиться в статью о том, как Universal торгуется за права на экранизацию «Траур к лицу Электре»[100] на льду, когда я заметил квадратную тень, нависающую над моей хлебной корзиной. Подняв глаза, я столкнулся лицом к лицу с тучным сценаристом и по совместительству режиссером, в котором я смутно узнал Хью Форсмита, создателя кино-галлюцинаций, которого пару лет назад на свой страх и риск наняла наша студия, чтобы доработать «Психотических зомби на Луне», наш сиквел «Будденброков»[101]. Я знал, что в последнее время он сильно опустился в цене благодаря серии сценариев, экранизации которых отправлялись прямиком на кладбище. Теперь он существовал исключительно за счет стипендии в размере четырех «бенджаминов»[102] каждый вторник, которую он мог выкачивать, просто ответив на вопросы: «Вы работали на прошлой неделе? Вы искали работу?».

– Тот самый человек, которого я хотел увидеть, – сказал он, заплывая на свободное место за моим столиком, словно каракатица.

– Если речь идет о ремейке «Шейн»[103] с новым актерским составом, состоящим только из карликов, то наши производственные запасы немного переполнены, – сказал я, вспоминая переработку сценария, который кто-то недавно завернул в тортилью и пронес через охрану с доставкой мексиканской еды.

– Нет, нет, – отмахнулся он от меня. – То, что я сейчас предложу, – это надежный вариант, который гарантированно обеспечит кассовые сборы, обозримые только с помощью телескопа «Хаббл». Я собирался выпустить его сам на фестивале Sundance как инди-проект за сорок тысяч баксов, но подумал, что за дополнительные шестьдесят восемь миллионов смогу сделать его совместно с Профсоюзом.

Как голливудский руководитель, я помнил о том, что мегахит, которому позволили ускользнуть сквозь пальцы, может привести к выходному пособию, состоящему исключительно из одного куска угля. И предоставил Форсмиту минуту, чтобы продемонстрировать свое изобретение.

– Какая самая величайшая история любви двадцатого века? – спросил он, его глаза горели и были настолько налиты кровью, что отбрасывали розовый отсвет на мой свитер.

– Их так много, – предположил я. – Все что угодно, от Скотта и Зельды[104] до Джо Ди и Мэрилин. Так же Джон Кеннеди и Джеки, не говоря уже о Бонни и Клайде.

– Могу я добавить Герцога и Герцогиню Виндзорских? – спросил он, конфискуя у меня «Перье», чтобы проглотить две таблетки размером с те, которыми накачивают чистокровных лошадей.

– Джекпот! – воскликнул я. Это была идея, на которой не просто было написано «Премия Оскар», но и которая могла бы спасти нашу студию от библейского потопа рубиновых чернил, заливающих наши бухгалтерские книги из-за таких эпосов, как «Рождество Кретина» и «Челюсти брата Себастьяна». – Я вижу пораженного Эдварда VIII, – с энтузиазмом начал я. – Мучительное решение о том, отказываться ли от трона ради разведенной американки. Должен ли он исполнить долг перед своими подданными или своим сердцем? – Заказывая салфетку с напечатанным на ней контрактом, какие лежат в «Айви» как раз для таких случаев спонтанных замыслов, я стал искать свой Montblanc[105]. – Я придумал название, – взвизгнул я. – Оцени: «Купидон против Короны».

– Только вот мы оставим все это без внимания, – сказал Форсмит, откручивая крышку какой-то органической микстуры, которую он притащил с собой, и делая глоток. – Но не переживай, парень, это еще не суть истории. – Он вытащил из кармана брюк несколько испачканных в гуакамоле бумажек. – Я сочинил несколько наворотов и уловок, обрисовав сюжет таким образом, что другие магнаты, которые на самом деле владеют правами на сюжет, не смогут придраться и ответить тем, что мой адвокат Нолан Контендере называет «стопроцентным судебным иском».

– Навороты? Уловки? – проблеял я.

– Погляди на это, – сказал Форсмит, сунув мне в руки свою презентацию.

Я опустил глаза и прочел:

Вступительная сцена: огромное поместье в Белгравии. Его роскошное убранство наводит на мысли о воспитании и изысканности. Величественная мраморная лестница, увешанная гобеленами, бесценные обюссонские ковры, коллекция ваз династий Тан и Сун придают помещению уютный, обжитой вид. Мы находимся в пристанище герцога и герцогини Виндзорских. Камера перемещается вперед, в кадре появляется герцогиня, склонившаяся над плитой с рецептом в руках, пассерующая деньги. Герцог отдыхает в кабинете, его портной только что снял мерки для зонтика из шерсти викуньи.

Герцогиня: Ах, дорогой, разве наша жизнь не совершенство?