Срок - Луиза Эрдрич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром, когда магазин был пуст, если не считать шуршания юбки Флоры по краю прилавка, я спросила вслух, не книга ли ее убила:
– Флора?
Я почувствовала, что она слушает.
– Вы дочитали предложение до конца? Да?
Я немедленно почувствовала сосредоточенность. Ранее, когда книга была в магазине, мне показалось, что я слышала голос Флоры. Хотя вероятность того, что она может заговорить, нервировала, мое беспокойство по поводу книги было еще сильнее. Мне был нужен ответ. И я чувствовала, что Флора хочет ответить. Я ощущала, что она пытается это сделать, ощущала ее волю, раздвигающую тонкую завесу, разделяющую нас. Живые и мертвые, чем они различаются? Мы казались такими близкими. Я едва могла дышать. Я излучала какую-то всепроникающую силу, направленную в сторону Флоры. Мы были поглощены попытками общаться через заряженный воздух поверх хорошо знакомых нам книг. Волны силы меж нами то усиливались, то отступали, то накатывали снова. Затем вошел покупатель.
Облом
Это был мистер Облом – сутуловатый, но жилистый и спортивный чернокожий мужчина лет семидесяти. Мы часто видим, как он медленно бегает вокруг озера, и все же, когда он входит в магазин, его спортивный костюм безупречен. Сегодня он был одет в темно-синие брюки с оранжевыми лампасами и черную парку поверх тонкой жилетки. Это была повседневная одежда, но он носил ее элегантно. Как всегда, он изобразил возмущение – не менее элегантное:
– Что нового?
Он стоял у входа – свирепый, воинственный. Я злобно посмотрела на него в ответ, разъяренная тем, что он прервал мое общение с Флорой. Вон! Отвали! Я разговариваю с мертвой клиенткой!
Но я промолчала. Я смягчилась. Из-за того, что ему было невозможно угодить, мистер Облом являлся одним из моих любимых клиентов. Кроме того, я не хотела выслушивать в очередной раз, что ему осталось читать всего десять лет или около того. Он всегда спешил и хотел, чтобы я бросила все дела и занялась им. Он – один из проклятых смертных, сущий Тантал, чей литературный голод невозможно утолить. Он прочитал все книги по крайней мере по разу. Поскольку он начал читать запоем с шести лет, сейчас художественная литература, которая могла бы его порадовать, у него заканчивается. Мне нравится нелегкая задача продавать ему книги, и я сначала, как обычно, попыталась заинтересовать его историей, политикой и биографиями. Я знала, что он согласится только на художественную литературу, но спор для него – шанс выплеснуть беспокойство по поводу того, что он может прочитать дальше. Он огрызнулся и принялся отмахиваться от предлагаемой мною литературы, основанной на фактах.
Вошла Асема и попыталась помочь.
– Ну хорошо, – твердо сказала она ему, – но вот это вы непременно должны прочитать.
И прежде чем я успела ее остановить, она протянула покупателю «Узкую дорогу на дальний север» Ричарда Флэнагана. Мучительное чтение о военнопленных, работавших до смерти, чтобы построить железную дорогу через непроходимые джунгли. Мистер Облом не просто отмахнулся от романа, он поднял руки, чтобы защититься от него.
– Это уже чересчур, – проревел он.
– Ну а как насчет такой книги?
И с этими словами Асема протянула ему роман «Каждый умирает в одиночку» Ханса Фаллады.
– Это скорее история Второй мировой войны, – сказал он, возвращая книгу.
– Да, – согласилась Асема, – но это то, о чем мы все должны знать, верно?
Он пристально посмотрел на Асему, а затем произнес с недоверчивым презрением:
– Вы что, издеваетесь надо мной? Дорогая, я был там.
Асема посмотрела на него с внезапным напряжением.
Он кивнул ей в ответ и сверкнул глазами.
Она ответила тем же.
– Где «там»?
– Мой отец был солдатом, а моя мама была немкой. Они влюбились друг в друга. Я родился. Когда она пробиралась через завалы после войны, я ехал на ней верхом. В конце концов отец женился на маме, и мы переехали сюда. Теперь довольны?
– Более чем, – пробормотала подавленная Асема.
Дело не в том, что он хочет вымышленных историй со счастливым концом. Он ненавидит счастливые концовки. Вот и сейчас он повернулся ко мне, отпуская Асему щелчком пальцев. Мистер Облом носит очки с толстыми стеклами, у него блестящие молодые золотисто-карие глаза, длинное угловатое лицо с широкой челюстью, мрачная линия рта. У него густые седые волосы, подстриженные очень коротко. Его руки необычны – длинные и узкие, с тонкими запястьями. Когда он с жадной целеустремленностью перебирает книги, его пальцы проворны и голодны. Взяв книгу, он задерживает дыхание и либо резко выдыхает после прочтения первой страницы, что является сигналом неодобрения, либо вообще без звука переворачивает ее. Как правило, если первые страницы его удовлетворяют, он проглотит всю книгу. Он не бросит читать, даже если возненавидит книгу.
Теперь я стояла рядом с ним, подсчитывая успехи и неудачи последних нескольких месяцев. Тони Кейд Бамбара и Исигуро, да, весь Мураками, да, а также Филип Рот, Джеймс Болдуин и Колсон Уайтхед. (К черту. Читал это сто раз.) Яа Гьяси, да, Рэйчел Кушнер, да, и В. Г. Зебальд, но больше никаких загадок, ибо он жалуется, что становится из-за них маньяком. Месяц назад я подсунула ему «Ангелов» Дениса Джонсона, которые ему очень понравились. Он попробовал «Дерево дыма» и отчитал Джонсона за то, что тот изнуряет его доказательствами тщательных исследований, хотя, по его словам, он заметил места, где книга на самом деле была довольно хороша. Затем я вложила в его руки «Сны поездов» того же автора. Он вернулся и посмотрел на меня, стиснув зубы.
– Что еще у вас есть из написанного этим парнем?
Это говорило о том, что он чрезвычайно тронут. Так продолжалось неделю. Теперь он закончил всего Джонсона. Мы в беде. Если я продам ему книгу, которая не понравится, мой любимый клиент вернется с обиженным видом, а его голос будет обманутым и скрипучим.
Что же ему понравится?
Я достаю с полки «Начало весны» Пенелопы Фицджеральд. Он ворчливо покупает. Гораздо позже в тот же день, как раз перед закрытием магазина, мистер Облом возвращается. В конце концов, «Начало весны»